Магнитогорск. Дмитрий Бибик в 20 лет лишился возможности играть на гитаре. Это стало трагедией всей его жизни. Прошло 13 лет. И как выяснилось в ходе интервью, это не единственная его потеря.
Дмитрия Бибика впервые я встретила в клубе авторской песни МаГУ. Он был соло-гитаристом группы «Дети Ветра» и помогал ее лидеру, Вадиму Неретину, проводить занятия со студентами. Дима и сам был студентом, но выделялся из всех – он был настоящим музыкантом. Иногда в перерывах он играл пьесы, которые сам сочинял. И это впечатляло. Наверное, у каждого в клубе был диск «Детей Ветра» «Поле до небес» с красивейшими его соло.
Все обрадовались, когда Дима, не имея в прошлом музыкальной школы, поступил в колледж при консерватории: чувствовали, что быть профессиональным гитаристом – его самая большая мечта. И вдруг у Димы заболел безымянный палец левой руки. Что-то с ним случилось, что не давало играть на гитаре.
Через несколько лет встретила Диму на музыкальном фестивале за микшерным пультом. Зашла на его страницу в соцсети – занимается звукозаписью, делает аранжировки. Значит, справился с потерей мечты и музыку не оставил – просто пошел другой дорогой. Уже тогда захотелось написать историю Дмитрия Бибика.
И когда недавно обнаружила, что он еще и админ довольно большого сообщества музыкантов во «ВКонтакте» с причудливым названием «Музыкач», вспомнила о своей идее и договорилась с Димой о встрече. Казалось, может получиться хорошее вдохновляющее интервью. Но что справиться с потерей мечты – для судьбы мало. Она продолжила свои испытания.
– Так что же тогда было с пальцем? – начала я.
– На этот вопрос так никто и не ответил.
– Как все началось?
– Я просто проснулся утром 10 декабря, как сейчас помню, и почувствовал боль в пальце, резкую такую, колющую. Пошел рассматривать его под лампой – ничего не обнаружил. И он у меня с того времени просто не переставал болеть. Пытался лечить, как мог. Ходил по неврологам. Ездил даже в институт неврологии в Москву, к главному неврологу страны. Он просто посмотрел на него, повертел: ничего, говорит, нам про это неизвестно, мы с таким не сталкивались, ничего не знаем. Прописал мне лидокаин и еще какую-то мазь. Конечно, это не помогло. И вот палец так болит уже 13 лет.
– И сейчас?
– Да.
– Безо всякого воздействия?
– Да. Я его постоянно чувствую, скажем так. Думаю, что нерв защемило в подушечке. Когда зажимаешь струну – очень сильная боль. Поэтому играть я сейчас совершенно не могу.
– А что ты делал накануне того 10 декабря?
– Накануне я играл. Много. Я тогда занимался по четыре-пять-шесть часов в день. Поиграл – и лег спать. Проснулся – вот такая ерунда. Подозреваю, что переборщил с толщиной струн. Делал слайды и подтяжки разные, не жалея пальцев. И передавил там что-то.
– А как же так медики? Сейчас, кажется, можно все просветить, посмотреть.
– Такие мелочи нельзя. На МРТ только, я не знаю. Меня на МРТ не отправили. Говорю же, я приехал в институт неврологии в Москве!
– Как ты туда попал?
– Просто собрался и поехал. Записался на прием. Я вообще поехал поступать на теоретика в Москву. Понял, что здесь играть уже не смогу, а я учился в колледже на эстрадном отделении на гитариста. На уроки ходить перестал, потому что мне было больно играть. А это был первый курс. Подал документы на теоретическое отделение в консерваторию Чайковского, в институт Шнитке. Естественно, я ничего не сдал, потому что ничего не умел, ничего не знал. Я был просто самостоятельным гитаристом, музыкантом, сам по себе. По возвращении здесь, в Магнитогорске, перевелся на теоретическое отделение. Там я учился четыре года.
– Значит, все-таки доучился?
– Да. Потом поступил в консерваторию. Закончил. По образованию я композитор.
– А худграф ты бросил?
– Не сразу. Четвертый курс я закончил так, еле-еле на тройки, уже параллельно с колледжем. На пятом надо было писать диплом, я не стал ничего делать. Решил, что музыка – это мое, а худграф – это не мое.
– Когда и как у тебя появилась гитара?
– Мне было 15 лет, я поехал в лагерь «Пилигрим». Там жили в палатках, на поляне. Рядом – другая поляна с огромным костровищем, вокруг него стояли скамейки в несколько рядов под шатром. И там по вечерам играли на гитаре. И меня эта игра настолько впечатлила, что по возвращении домой уговорил родителей купить мне гитару, начал на ней пиликать что-то потихоньку. Так это и началось, в 15 лет. Это довольно поздно для музыканта, очень поздно.
У меня проблема со слухом, на самом деле. Потому что музыкальный слух вот после этого возраста практически не развивается. То есть ты можешь его развить более-менее, но на том уровне, на каком он есть у музыкантов, кто с раннего детства этим занимается, он не будет. В детстве меня пытались в музыкалку отдать, но я воспротивился, о чем сейчас очень сильно жалею.
– Кто тебя учил игре на гитаре?
– Сначала сам. Потом к педагогу пошел. Странный тоже человек был.
– Как попал в «Дети Ветра»?
– Вот к этому педагогу зашли знакомые, среди них был Саша Медведев по прозвищу Грозный. Я сказал, что хочу поиграть где-нибудь. А они искали в группу гитариста, это был «Грозовой перевал». Знаешь?
– Маша Дождь.
– Да. Они позвали на репетицию. Я пришел – оказалось, что это репетиция «Детей Ветра». Сам не понял, как так получилось. Они мне дали несколько песен, чтобы я подготовил их дома. Я насочинял там такого, наворотил – всяких тем, всяких соло. Пришел – сыграл все это. Никому не понравилось. Вадик (Вадим Неретин – прим. авт.) сказал: «Даже не знаю, что с тобой делать. Попытайся просто поиграть». Начали играть, я начал импровизировать – и вот это им понравилось.
– И сколько ты играл в «Детях»?
– До того, как руку переиграл. Недолго, два-три года. Тогда был немного другим человеком. Было больше наглости и уверенности в своей правоте. Постоянно везде свои соло пропихивал, аранжировки свои делал. Конечно, это было опрометчиво, потому что на самом деле я тогда мало что умел. Хотя сейчас слушаю свои треки того времени – местами очень даже круто. Уже под конец, когда я руку переиграл, очень хорошо начал играть… Трагедия же всей жизни была, понимаешь?
– Я чувствовала, что это так. Каким ты видел свое будущее до того, как это случилось с пальцем?
– Мечтал о всемирной славе музыканта. О чем же еще можно мечтать? О том, что буду играть на больших сценах, как знаменитые гитаристы.
– После колледжа куда собирался?
– Да не было никаких особо мыслей. Просто поступил в колледж, потому что тогда уже понимал, что нельзя ограничиваться одной гитарой. Гармония, сольфеджио, история музыки – это все нужно для музыканта, для профессионала. Хотя многие и без этого обходятся замечательно, но я вот решил, что мне это нужно.
– Когда ты окончательно понял, что играть на гитаре больше не можешь?
– Спустя год, наверное. Я пролежал в больнице три недели в неврологическом отделении. Мне кололи витамины и делали физпроцедуры на спину, потому что считали, что у меня защемление нерва где-то в спине. В итоге мне поставили диагноз: невропатия левого локтевого нерва. Я в армию из-за этого не пошел. Медики вообще ничего не смогли сделать.
Что я смог сделать с этим пальцем? Ничего! Вот он болит, и все. Единственное, что мне предложили сделать – это лечь на операцию и удалить нерв, но после этого палец перестал бы двигаться просто-напросто. Смысл какой?
Через несколько лет я заболел еще одной болезнью, еще более фиговой. Борюсь с ней уже 10 лет, фактически ничего сделать не могу. Как приговор просто… Из-за нее я практически перестал спать. Не мог спать, не мог ничего делать, не мог заниматься. С 22 до 26 лет я жил в аду. Сейчас на таблетках живу. Просто чтобы как-то нормально себя чувствовать.
– Как так-то?! Как можно в одну точку бить дважды?
– Понимаешь, людям ничего не объяснишь. Люди с этим не сталкивались в большинстве своем. Просто каждый раз, когда я встречаю человека, который уверен в том, что он сможет все, если захочет, мне так хочется ткнуть его в свою проблему. Вот случится такая фигня – и ничего ты с этим не сможешь сделать. Я за 10 лет прошел всех врачей, где только ни лечился, и обследования, и операции. Сложно описать, через что я прошел за эти годы – и ничего не помогает. Все, что удалось сделать, – это четыре года назад вернуть сон. Я сейчас сплю ночью и могу нормально соображать днем. Поражаюсь, что несмотря на это все, я чего-то достиг.
– Ты во время этого «ада» закончил консерваторию?
– Да. Потом преподавал там три года теорию музыки, композицию, музыкальную информатику, инструментовку, инструментоведение. Уволился. Сейчас сам по себе пытаюсь выживать. У меня есть заказчик постоянный, которому я делаю песни. Мне с ним повезло – у него музыкальные вкусы близкие моим. В творчестве это очень важно.
Понимаю, что что-то я могу, если мне платят за это, если я могу жить за счет этого. Но если бы не эти болезни, не знаю, что бы я мог сейчас. Если бы я был здоровым. Я смотрю на здоровых людей и завидую им.
– Сейчас ты чем занимаешься?
– Делаю аранжировки для своего заказчика, работаю звукорежиссером в телекомпании и занимаюсь «Музыкачем».
– Паблик «Музыкач» как появился? У тебя 70 тысяч подписчиков!
– С ним все было интересно. Я хотел произвести впечатление на девушку, в которую влюбился. Искал подход, тему для разговора. Она сидела на “Cr<sc<ndo”, это самый большой паблик для музыкантов. Начал делать мемы для этого сообщества, подружился с его админом. Он сказал, что его приятель продает паблик «Музыкач», где 15 тысяч подписчиков. Я купил его, занялся раскруткой. Сейчас паблик кормит меня, в прямом смысле: доход от него очень небольшой – на пожрать.
– Девушку покорил?
– Нет. Ты не представляешь, какие я совершал поступки, чтобы добиться ее…
– А кто такой Bipper?
– Биппер – это мой псевдоним.
– У тебя же фамилия замечательная! Кстати, что это за фамилия – Бибик?
– Это украинская фамилия. Насколько я знаю, переводится как «шрам», «шрам на лице». Был даже такой композитор – Валентин Бибик. Мне не нравится моя фамилия. Но я шел от того, что она начинается с «би». Бипер – это что-то такое, что издает звук. Пейджер, например, называли бипером. Сначала я писал псевдоним с тремя «п» почему-то, отсюда мой логотип. Потом стал с двумя.
У меня есть группа с моей музыкой. В ней всего 309 участников. Понимаешь, вот пишешь музыку, и она тебе кажется идеальной… Есть несколько треков, которые я переслушиваю из года в год и понимаю, что я бы ничего в них не изменил, они такие, какими я бы хотел их слышать. Если бы я чего-то не мог сделать – это одно, но (!) я уже сделал, я уже написал. Написал музыку, которая мне кажется правильной. И что она собирает? Абсолютно ничего. То есть она никому не нужна. Вот что делать в такой ситуации музыканту, если моя цель – это стать всемирно известным, заиметь кучу поклонников и зарабатывать сочинением музыки? Подстраиваться под публику? Писать то, что ей нравится? Или продолжать дальше писать в стол?
Вот песня, кстати, 500 миллионов просмотров на YouTube, – Дима показывает на телевизор, мы сидим в кафе. – Как написать трек, у которого будет столько просмотров? У меня есть один, у которого два с половиной миллиона просмотров.
– Ого!
– На YouTube у меня есть определенный успех: у одного трека – два с половиной миллиона просмотров, у другого миллион. Причем я их написал один за другим. Это ремиксы на известных исполнителей. Они как-то выстрелили. Мне мой заказчик говорит: «Пытайся повторить этот успех».
А мне не хочется ничего писать в принципе, у меня настроения никакого нет. Я уже несколько лет для себя ничего не пишу. Выполняю работу, которая есть, чтобы было что покушать, и все. Не знаю, когда это закончится. Планов пока никаких. Ну разве расширюсь скоро – появится возможность выделить под студию целую комнату.
К этому возрасту я хотел, чтобы у меня был собственный дом, в нем – студия. А сейчас я вынужден ютиться в своей комнате. И я не знаю, какую роль в этом сыграла моя болезнь. Или это из-за того, что я не талантлив? Не знаю.
– Что нужно для того, чтобы тебе было хорошо?
– Два больших желания: устроить личную жизнь и выздороветь. В принципе, ничего больше и не надо. В 30 лет понять, что здоровье – самое важное в жизни, – это, знаешь, фигово.
– Кто должен исполнять треки, которые ты написал? Оркестр?
– Нет, я сейчас не пишу для оркестра. Я пишу треки электронные. Они сами по себе существуют, вне исполнителя. Ты просто заливаешь их в интернет и все.
Писать музыку на компьютере я начал, еще когда играл на гитаре. А когда бросил играть, понял, что на компьютере можно написать все что угодно. Но я постоянно чувствую себя неполноценным – настоящие композиторы всю музыку слышат нотами, сочиняют ее в голове. Это абсолютный слух так работает. А у меня этого нет. Я все время методом тыка набираю. Поэтому писать классическую музыку я никогда не смогу наравне с композиторами, которые делают это иначе. Хотя у меня есть несколько пьес, которые я сам не знаю, как написал. Они неотличимы ни по стилистике, ни по уровню от композиторов, которые пишут именно классическую музыку. Просто каким-то чудом натыкал.
– Ты говоришь про слух, про то, что надо было раньше начинать. Но тогда, быть может, твоя трагедия с пальцем была бы еще масштабнее?
– Почему? Я бы просто писал музыку из головы, вот и все. Это никак не связано с моим пальцем. Ты же не можешь знать наперед, как оно будет. Вообще то, что я поехал в лагерь и на меня произвела впечатление игра какого-то чувака на гитаре… Даже помню песню: «Он уходит один, и не слышно шагов… А в руках апельсиновый сок». Помнишь такую? По-моему, это «Белая гвардия».
– Нет. Я думала, там Цоя играли.
– Цой тоже был. …это случайность, которая определила всю жизнь. Может, отучился бы в музыкальной школе, бросил бы ее и пошел бы на компьютере работать, это еще одна моя страсть. Скорее всего, так бы и было. У меня бы была за плечами музыкальная школа, но я работал бы каким-нибудь дизайнером. Жизнь – это просто череда случайностей, которые на тебя влияют.
– Почему ты не оставил музыку, когда случилось это с пальцем? Ты же еще худо-бедно учился на худграфе. Ты мог его закончить.
– Не мог уже представить жизнь без музыки. Это затягивает. С помощью звуков создавать какой-то новый мир, какое-то настроение – это дорогого стоит. Когда ты садишься за написание трека, ты буквально творишь целый мир. Создаешь что-то такое, чего раньше не было. Музыка – это магия какая-то.
Фото автора и из личного архива Вадима НЕРЕТИНА
Адрес: проспект Ленина, 74 
