«Тебя с полночного вокзала я провожала на войну…» Людская память бережно хранит события далёких лет и дорогих сердцу людей

О Людмиле Татьяничевой вспоминает ее коллега из «Магнитогорского рабочего» Раиса Салынская.

…И Людмилу Татьяничеву молодую часто вспоминаю. Юмор ее был иногда слишком хлестким, но на нее не обижались. Приподнятая пафосность газетного языка тех лет проникала и в ее стихи. Помню строки из какого-то ее стихотворения: «И будут юноши грядущих лет жалеть, что не они, а мы с тобой, ровесник, трудом упорным побеждали смерть…»

Это она писала о тех ровесниках, что трудились в цехах комбината. Она написала много превосходных лирических стихов. О любви, о разлуках и встречах, о счастье. А почему-то в памяти застряли именно эти строки. Ей, да и всем нам тогда казалось, что труд для победы останется в памяти нетленным.

Наш отдел культуры и быта опять же по придумке Людмилы Татьяничевой предложил периодически устраивать в редакции вечера встреч с редакционным активом, с теми, кто у нас на страницах выступает со статьями, кто откликается на наши материалы. Приглашали на эти вечера выдающихся людей, что живут в нашем городе, режиссеров городского театра, преподавателей педагогического и горно-металлургического институтов, прославленных производственников, инженеров и рабочих.

На наши предложения откликались, приходили, рассказывали много интересного. Вскоре наши редакционные «среды» стали очень популярными в городе. В назначенную среду наш красный уголок не вмещал всех приглашенных и желающих побывать у нас. Потом мы публиковали на страницах газеты отчеты о прошедшей очередной «среде», рассказы наших гостей становились достоянием читателей.

В наш отдел культуры и быта иногда заглядывали приезжие люди. Предлагали свои услуги, хотели печатать свои статьи. Помню, появился человек очень изможденный, с серым голодным лицом. Представился московским писателем. Фамилия была нам неизвестной, и я не запомнила ее. Спросил, нельзя ли устроиться на работу в редакцию. С огромным сожалением Людмила объяснила ему: свободных штатных мест в редакции нет. Выслушал с тупой терпеливостью. Мы с Людмилой переглянулись. Обеим пришла одна и та же мысль: накормить надо!

Пригласили гостя в редакционный буфет, где каждый сотрудник один раз в день мог получить маленькую тарелочку перловой каши. Попросили обе наши порции положить товарищу. То, как он ел эту плохо проваренную перловку, я никогда не забуду. Больше мы нашего гостя не видели.

А то пришел врач-дерматолог, эвакуированный из столицы, где был известным целителем кожных заболеваний. Он принес для публикации в газете статью – рекомендацию специалиста, полагая, что она будет очень полезна для горожан, а он получит гонорар, так ему необходимый.

Стали читать статью и сразу удивились названию: «Уход за кожею зимою». Именно так – «кожею», почти стихотворная строка! Автор беспокоился о том, что сейчас, зимой, женщины не заботятся о своей красоте, кожа на лицах почти у всех темная, задубевшая… Но разве он не знал, как живут наши женщины? Даже толком умыться нечем было, мыло – в дефиците. А дальше он очень подробно описывал, какие маски следует накладывать на лицо, чтобы кожа была привлекательной. Надо смазывать лицо свежими яичными желтками, свежей сметаной с добавлением свежего же сливочного масла и меда. Горькую усмешку вызывал у нас бедняга с его ненужными сейчас познаниями. Но после всякий материал, поступавший в редакцию без заказа и негодный для публикации, мы так и называли меж собой: «Уход за кожею зимою».

Серьезную проблему в городе представлял транспорт. Единственная трамвайная линия от вокзала до щитового городка длиннющей дугой охватывала гору. И, хоть на трамвае можно было попасть во все районы города, шел он, однако, очень долго. Один рейс длился больше часа. Не знаю, кому из отцов города пришло в голову построить проспект, прорезав гору поперек, что весьма укорачивало бы путь. Инициатива была подхвачена всеми заинтересованными организациями, а главное – горкомом партии и горисполкомом.

Новую дорогу строить надо. Средства были выделены всеми предприятиями понемногу. А строить? Сами будем, – решили на многочисленных собраниях. Каждое предприятие выделяло ежедневно по нескольку человек на строительство проспекта. После и основные производственные коллективы нашли возможность посылать рабочих на общегородскую стройку. Ремесленные училища также мобилизовали старших учеников, да и преподавателей. Это была поистине народная стройка.

Однако всеобщий веселый энтузиазм не спасал от неумения работать и неумения правильно организовать труд. Да и среди добровольных дорожников попадались лентяи. Дело стало замедляться. Тогда пришлось вмешаться коллективному организатору – нашей газете «Магнитогорский рабочий». Отдел? Конечно, наш – культуры и быта. Ведь в понятие «быт» входило все городское хозяйство.

Каждый день кто-то из работников нашего отдела уходил на дежурство, а на страницах газеты появилась специальная ежедневная колонка: «На строительстве проспекта имени Пушкина». Энтузиасты приобретали славу, а лентяи и дезорганизаторы получали свою долю горечи. Многие узнавали их на улице и стыдили. Все проблемы стройки ежедневно отражались в нашей колонке. И хорошо помню благодарственные звонки руководителей и организаторов стройки. Газета явно помогала делу. А мы, само собой, очень гордились своей причастностью.

С фронтов приходили неутешительные известия. Немцы пока еще превосходили, по тогдашнему выражению, «в живой силе и технике» и прорывались все глубже на территорию нашей страны. Для моего тогдашнего умонастроения было совершенно естественно принести в райком комсомола и в военкомат заявление с просьбой направить на фронт. Но пришлось ждать. После работы в редакции всю ночь до утра вместе с подругами дежурила в госпитале для тяжелораненых. Откуда брались силы для нескончаемой бессонной «непрерывки», сейчас и представить трудно. Лишь через несколько месяцев собрали всех девушек, авторов заявлений, подобных моему.

Из своих заявлений с просьбой отправить на фронт секрета в редакции я не делала. И как-то незаметно изменилось поведение редакционных сотрудниц: почему-то стали меня обнимать, то руки клали на плечи, то, обняв за талию, вели по коридору. Я только после узнала: они снимали мерку, чтобы по ней тайком от меня заказать в артели шинель для меня. И сапоги заказали. В сапожной артели кончилась кожа для сапог, осталась только белая, из нее и смастерили мне фронтовые сапоги, больше похожие на балетные. Потом, конечно, в армии мне могли бы выдать и шинель, и сапоги, но я предпочитала свою, хранившую тепло дружеских рук.

Людмила Татьяничева написала на расставание стихотворение о нашей дружбе, о разлуке. Были там и такие строки: «Я это ясно осознала, когда средь множества, одну, тебя с полночного вокзала я провожала на войну». Это стихотворение опубликовано в ее сборнике «Калитка в лес осенний».

В феврале 1943-го я, будучи в очередной командировке в горячую точку нашего фронта (от фронтовой газеты, в которой тогда служила), при выполнении задания случайно провалилась в прорубь на озере Селигер. Но шинель, та самая, подаренная редакцией, распласталась по льду. Это помогло мне удержаться за края проруби и с неимоверными усилиями выбраться на лед.

Сразу и шинель, и юбка, и даже белье стали схватываться морозом, превращаясь в негнущуюся ледяную жесть. Так, наверное, и замерзла бы той ночью. Но командир батареи, ожидавший журналистку, которая все не появлялась, выслал бойцов, свободных от вахты, встречать. Был снежный буран. Шли широкой цепью на расстоянии голоса друг от друга. И ведь, вот чудо, нашли. Я еще заставляла себя идти, шагала кое-как и наткнулась на бойца, идущего в цепи. Уцелела! Но в результате тяжело заболела, и медкомиссия никуда больше не отпустила. В моем военном билете записали, что с военного учета снята. Я снова вернулась в свой отдел культуры и быта под начальство Людмилы Татьяничевой.

Вскоре Людмилу Константиновну обком партии перевел в Челябинск руководить Челябинским областным издательством, а нашим отделом стала заведовать я. Прикрепили еще хорошего журналиста и тактичного человека Арона Хинкиса.