Звёзды и полосы Марии Пономарёвой

с горечью вздыхает женщина.  – Каждый из нас, подвергшихся репрессиям в советские годы, хлебнул горя. Но, к сожалению, государство до сих пор 

к нам несправедливо.

В 1941 году Мария жила у дяди в Пятигорске. Закончила десять классов, собиралась поехать учиться в Москву, в институт иностранных языков. Но – призвали в ряды Красной Армии. Вчерашние старшеклассники копали окопы в районе Минеральные воды – Георгиевск.

– Как-то налетели самолеты, началась бомбежка, – вспоминает наша героиня. – Все кинулись кто куда. А у меня в глазах стало темно. Очнулась уже в вагоне, кругом полно народу, все плачут. Я поняла, что нас взяли в плен. На станциях мы слышали немецкую речь. Язык я знала с детства: мой дед был царским офицером, и я получила хорошее образование. Стало понятно, что нас везут в Германию. 

Через два дня состав с пленными пересек границу страны. Поезд остановился на станции в Польше. По перрону ходили молодые женщины, красивые, в шляпках, с колясочками. А пленные смотрели на них сквозь щели товарного вагона и плакали. Эта жизнь казалась уже невероятно далекой.

Маша попала в Бранденбург-на-Хафеле. Здесь около металлургического завода было много лагерей, куда постоянно привозили пленных советских солдат и американских летчиков. После приезда – санобработка. Вновь поступавших стригли, мазали какой-то вонючей мазью. Однажды в барак зашли майор-немец и очень красивая немка. Маша была невысокой, изящной девочкой. Майор указал на нее пальцем и забрал к себе домой.

– Мне повезло. Немец оказался докто-ром, очень хорошим человеком. Мы жили в его квартире, я была прислугой. До войны я гоняла на мотоцикле, отлично стреляла, а вот вести работу по дому совершенно не умела. Но жена доктора фрау Ирина очень хорошо ко мне относилась и научила делать домашнюю работу, стряпать. Кроме того, я работала на заводе, на фрезерном станке. Этому я была очень рада, так как получила возможность научиться специальности. Иногда я помогала и в хлебопекарне, которая располагалась на первом этаже нашего дома, мне даже доверяли отпускать покупателям пироги и хлеб. Помогала и я доктору на приемах. Он учил меня медицинским приемам оказания первой помощи, я присутствовала при абортах, которые он делал немецким девушкам.

Маша работала и жила в немецкой семье, но отмечаться ходила в лагерь. Она приносила находящимся там пленным окурки от сигарет доктора, еду. Добрую девушку уже после войны, когда Мария Ильинична жила в Магнитогорске, вспомнил один из ветеранов, который тоже находился в лагере военнопленных в Бранденбурге.

В апреле 1945 года из лагеря всех военнопленных погнали к Эльбе сдавать американским войскам.

– Помню, как по знаменитому шоссе Тодте длинными колоннами двигались русские пленные, немецкие военные, бельгийские, французские наемные рабочие. Уже ближе к Эльбе немецкий конвой «бросил» сопровождение, народ разбредался кто куда. Мы, пять женщин, отстали от колонны и побрели к какому-то трактиру. Хозяева-немцы встретили нас приветливо, накормили. А потом началась бомбежка. Мы спрятались в бомбоубежище, просидели там всю ночь, а утром услышали отборный русский мат. Сердце защемило от радости.

Мария осталась в русском отряде в качестве переводчицы, стала свидетелем исторической встречи на Эльбе. Она помнит, как американские и русские союзники обменивались подарками. Русские щедро снимали с рук часы, а американцы скупились и отрывали пуговицы. По случаю презентовали подарок и девушке – шесть метров бархата, белую шляпу и туфли.

Через три дня Мария вернулась в Бранденбург. Фрау Ирина уехала в Польшу, доктор в спешке собирал вещи. Маша заплакала. Немец по-отечески обнял девушку и сказал на прощание: «Не плачьте, Маша, все будет хорошо, скоро вы будете дома». С тех пор больше они не встречались.

Маша продолжала жить в доме доктора и ходила на работу в русскую комендатуру, куда устроилась переводчицей. Позже ее перевели в Берлин.

В контрольном совете, в который входили все четыре страны-победительницы, Мария служила переводчиком и машинисткой. Однажды по долгу службы ей пришлось в составе специальной комиссии отправиться в командировку в город Буш в своеобразный детский дом. Это было что-то вроде интерната, где жили дети от 8 до 12 лет. Они были очень ухоженные, чистые. Поразило то, что у всех были одинаковые светлые волосы и голубые глаза. Дети – истинные арийцы говорили между собой на каком-то странном языке, который никто понять не мог. Их готовили к отправке в Союз, но дальнейшую судьбу этих детей проследить не удалось. Позже Мария узнала, что у Гитлера было несколько генетических проектов, один из которых – создание новой «чистой» расы. И сегодня Марию Ильиничну терзает вопрос: куда же делись странные дети после приезда в нашу страну?

Служба в послевоенном Берлине пришлась на нелегкое, но и самое счастливое время. Марии не раз пришлось пройти процедуру допроса товарищами из НКВД, отвечая на вопрос о том, как она попала в плен.

Но именно в это время она встретила любовь. Сначала это был статный американец Грегори Пек. Впоследствии он стал знаменитым актером. Короткий и яркий роман с ним ничем не закончился. Грегори в Америке ждала жена, а расположения русской красавицы, всегда модно одетой, ухоженной и улыбчивой, добивался другой американский поклонник Вильям Митчелл. Он сделал предложение, и после регистрации Маша стала Митчелл-Пономарева.

– Но, видимо, мне было не суждено испытать семейное счастье, – вздыхает Мария Ильинична. – Я собиралась вслед за мужем в Америку, но помешал приказ Сталина, запрещавший личному составу связи с иностранными подданными. Я читала приказ и плакала. Мы жили в Германии, а осенью 1947 года меня демобилизовали из оперативного округа Оберсвальде, и я приехала в Москву. С мужем договорились встретиться, но нашей встрече не суждено было случиться.

Она хотела осесть в Москве, чтобы и супруг туда приехал, занималась переводами и печатала на машинке, жила на квартире у знакомых. Неоднократно ее вызывали в МГБ на допросы о работе в Германии, но после долгих расспросов отпускали. Как-то в ноябре Мария шла по улице, рядом остановилась легковая машина, вышли двое, предъявили документы сотрудников МГБ, предложили проследовать.

– В этот раз меня допрашивал министр госбезопасности СССР товарищ Абакумов. В конце встречи он вдруг неожиданно сказал: «Ладно, поезжай в США, к мужу, но Родину не забывай». А я была девчонка дерзкая: «Дайте мне разведшколу, иначе нарожаю детей, могу и забыть». Он только хмыкнул: «Строптивая бабенка». И все. На квартиру я уже не вернулась. Меня никто ни в чем не обвинял. А в мае 1948 года мне было зачитано решение особого совещания – 10 лет Колымы по пресловутой 58-й статье УК РСФСР с пометкой «недоверие».