Народный директор Магнитки ушел из жизни 27 июля 1991 года, пишет сайт “МР-инфо”.
Сегодня многие магнитогорцы вспомнят, каким был директор Магнитогорского металлургического комбината, которого земляки любят и спустя три десятилетия со дня смерти.
Иван Харитонович Ромазан родился в 1934 году в Магнитогорске. Его отец Харитон Митрофанович работал на железнодорожной станции, а мать Варвара Андреевна ‒ нянечкой в детском саду. По национальности Ромазан был украинцем. Детство прошло на Первом участке Магнитогорска, где его семья жила в одном из бараков. Когда Ивану было двенадцать лет, его родители развелись, после чего он воспитывался матерью. После окончания школы Иван Ромазан поступил в Магнитогорский индустриальный техникум.
В 1954 году будущий директор ММК окончил техникум, получил специальность «техник-металлург» и направление в цех подготовки составов Магнитогорского металлургического комбината, где занял пост помощника мастера. В 1960 году Иван Ромазан поступил в Магнитогорский горно-металлургический институт, где руководил профсоюзным комитетом и являлся старостой своей группы. В 1965 году он окончил институт, получив квалификацию инженера-металлурга, и вернулся на ММК, где начался его карьерный рост.
Иван Харитонович работал мастером, диспетчером, заместителем начальника цеха, а в 1969 году получил пост заместителя начальника управления материально-технического снабжения комбината, в 1970 году стал заместителем начальника производственного отдела ММК. В 1974 ‒ 1980 годах Иван Ромазан работал главным сталеплавильщиком Магнитогорского металлургического комбината.
В 1980 году он был назначен главным инженером Нижнетагильского металлургического комбината. Благодаря Ромазану предприятие стало активно развиваться, объем выпускаемой продукции возрос. В апреле 1984 года Иван Харитонович был переведен на должность главного инженера ‒ заместителя директора Магнитогорского металлургического комбината, а осенью следующего года назначен его директором.
Иван Ромазан возглавил работу по глубокой реконструкции ММК. Он сыграл важную роль в строительстве и пуске ККЦ, который стал основой будущего благополучия как самого комбината, так и всего Магнитогорска. Благодаря новому цеху на комбинате резко повысилась производительность труда и уменьшились выбросы в атмосферу.
Иван Харитонович очень заботился о своих работниках. Чтобы рабочим было чем мыться в душевых (в конце 1980-х годов в стране не хватало мыла), он создал на комбинате мыловаренный цех. Чтобы после работы сталевары могли выпить пива, построил пивоваренный завод. Чтобы работники ММК и жители города могли следить за своим здоровьем, возвел третий в Советском Союзе (после Москвы и Омска) современный диагностический центр. Один из первых в стране наладил бартер, обменивая продукцию ММК на продукты и товары народного потребления ‒ одежду, обувь, швейные машинки, термосы и т. п. ‒ то, что тогда нельзя было купить в магазинах. Построил в городе мебельную фабрику. И все это ‒ за шесть лет, пока был директором ММК! Он в буквальном смысле спас металлургический комбинат и город в период распада СССР.
27 июля 1991 года Ромазан должен был проводить селекторное совещание, однако ввиду плохого самочувствия он поручил это одному из своих подчиненных. Бригада «Скорой помощи» не смогла спасти директора, он скончался в своем рабочем кабинете. Причиной смерти стал сердечный приступ.
В последний путь Ромазана провожал весь город. Иван Харитонович похоронен на Правобережном кладбище Магнитогорска.
Вдова Ивана Харитоновича Евгения Яковлевна рассказала, каким она помнит любимого человека.
– Евгения Яковлевна, какое свойство характера, по вашему мнению, помогло Ивану Ромазану не стать хулиганом? Ведь он рос в бараке, сам говорил, что родился «под забором комбината»…
‒ Главную роль сыграла мама. Варвара Андреевна настойчиво говорила с ним. Ругала, когда хотел бросить техникум. Она сходила к Марии Яковлевне, руководителю группы сына, и они вдвоем спасли его, чтобы Иван не бросил техникум. Учился он потом хорошо. В одной книге я прочитала, как однажды мама по-украински сказала про него: парубок был хороший, но тяжелая жизнь была у него. Хороший он был, чистый. Такого чистого человека, откровенного, как Иван Харитонович, я не встречала. Он хитрил очень редко. При необходимости. А вообще всегда говорил откровенно. И если раздражен, откровенно все высказывал, и если что-то ему не нравится, он все это говорил прямо. И на работе, и дома.
‒ Как вы познакомились?
‒ В то время мы куда ходили? Только в кино. На левом берегу был кинотеатр «Магнит», и мы с подругой пришли туда. Помню, это осень или зима была, холодно. Стоим в огромной очереди, народу за билетами много. И очень курили в очереди, дым как туман. Вдруг подходит парень и говорит: «Слушай, возьми билеты нам!» Я еще подумала: «Какой нахальный!» Такой здоровый парень, и меня просит, чтобы я билеты взяла. Я говорю: «Вы видите, как в кассе много народу, я же не выйду». А он: «Ну, мы вытащим!» А он с другом был. Ну, и действительно он вытащил меня. В кинотеатре мы сидели рядом, потом распрощались. Мы на трамвае уехали, а они разошлись. А летом мы в парке на левом берегу встретились. Мы идем с подругой, и вдруг он встречается. Встретились, и так мы и до конца.
В парке он был не так хорошо одет. Но неожиданно, помню, я проходила, и он идет. Я увидела его и опешила: он в красивом костюме песочного цвета. И ботинки такого же цвета. Высокий, красивый. Глаза голубые, как море. Я всегда волновалась, когда его видела. И я спросила: «А вы куда идете?» Он говорит: «Сдаю сейчас экзамены, заканчиваю техникум». И мы расстались. А я подумала, что он из богатой семьи ‒ так красиво одет. Ну а потом, когда мы начали встречаться почти каждый день, он объяснил, что живет в бараке с мамой и сестрой. Что деньги зарабатывает тем, что продает мебель, которую делает своими руками – диваны, шифоньеры. А жили они рядом с базаром. Мама картошку сажала, шесть паев. И тоже продавала. Вот на эти деньги они и жили.
‒ Свадьба-то была у вас?
‒ Вечеринка была, а не свадьба, потому что денег не было у них. А у меня родители жили в деревне, и скотина была. Поэтому мы решили отметить в деревне. Собрались только самые близкие родственники. Посидели вечерком, а утром пошли в город, домой. Это был 1954 год.
‒ Кто для Ивана Харитоновича был авторитетом? Человеком, на которого он хотел быть похожим?
‒ О, для него блаженством было, когда он встречался с умными людьми! Авторитетом была книга «Как закалялась сталь». Он характером был такой, как герой этой книги. И потом он всегда встречался с людьми постарше, у которых можно было учиться. Я помню, когда он уже работал главным инженером, встретился с Федосеевым, дирижером симфонического оркестра. Он приезжал к нам сюда. Встречался в Москве с академиком Патоном. И еще со многими такими людьми. Он мыслей, всего хорошего набирался у них. И когда приезжал домой, говорил: «Ты знаешь, с кем я встречался!» Гордился этими встречами.
‒ С чем Иван Харитонович не смог бы смириться никогда?
‒ С ложью. Если только кто-то лжет, он такой вспыльчивый был! Однажды один начальник цеха пришел к нему и говорит: «Иван Харитонович, отпустите меня на три дня, у меня умерла мама». Отпустил. Через некоторое время Ивану Харитоновичу говорят: «Он вас обманул. Мама не умерла, а ему нужны были три дня куда-то поехать». И Иван Харитонович его уволил. У него столько было возмущения! Он говорил: «Я все понимаю. Можно соврать про какие-то вещи. Но что мама умерла, и предать маму… я не могу с этим человеком работать».
‒ Такая занятость у него была… В быту, дома, в семье его хватало?
‒ Нет, его не хватало. Я иногда его называла Ванька-встанька. Приходил в 10, в 11, в 12 часов вечера. А когда комиссия приезжала из Москвы, в час ночи. А то и в два. Потому что там заседания и все прочее. Но дома он редко находился. Чтобы днем был дома ‒ это только суббота или воскресенье. Но и то звонки, звонки, звонки. Мы ездили в санаторий отдыхать, и он звонил диспетчеру через день, спрашивал, какая обстановка на комбинате. Я ему как-то сказала: «Мне кажется, ты часто очень звонишь, даже нервируешь диспетчеров». Он ответил: «А может, это действительно так?» И как бы реже стал звонить. А потом опять через день. Так предан был работе, столько было энергии в нем. И этой энергией я немного заряжалась.
‒ Иван Харитонович работал главным инженером на Нижнетагильском металлургическом комбинате с 1980 по начало 1984 года. Об этом периоде расскажите? Вы вместе с ним были?
‒ Да, конечно, он без меня нигде не мог быть. Всюду были вместе. Даже машину ставили в гараж вместе. Не потому, что поставить не мог машину, а потому что без меня не мог быть: «Женя, пойдем, поставим машину». Ставили и приходили домой. Всегда вместе. А в Тагиле очень сложно было, очень. Когда его министр направил в Нижний Тагил главным инженером, его директор встретил очень плохо, с завистью, что ли. Вроде того, что не нужны такие товарищи, особенно из Магнитки. Какая-то ревность была. И он месяцев пять, а то и полгода не заходил в кабинет директора. А тот его не приглашал. Говорили они, проходя мимо, так, чуть-чуть. Иван Харитонович в Тагиле все переоборудовал, в смысле порядка. Такую чистоту навел, что когда приехал министр Колпаков из Москвы, то он не узнал комбинат. Был такой порядок и чистота. Министр его похвалил, и с этого времени у него было очень большое доверие к Ивану Харитоновичу.
‒ В чем он находил отдохновение, откуда черпал силы для такого напряженного труда?
‒ В музыке. Музыка для него ‒ это было все. Спектакли он не особенно воспринимал, а классическую музыку любил. В Москве грампластинки для него специально оставляли. Там уже знали, какая музыка нужна ему. Он мне говорил: «Если я умру, поставьте «Всенощное бдение» Рахманинова».
‒ Евгения Яковлевна, каким был день 27 июля 1991 года?
‒ Этот день, когда он умер, был для меня несчастный. Я убиралась в квартире, и у меня из серванта выпало стекло, весь хрусталь, какой был, стопочки, рюмочки, вазы ‒ все это упало и разбилось. Я полное ведро собрала этих крошек и вынесла в коридор. Позвонил диспетчер Выливахин, говорит: «Евгения Яковлевна, Ивану Харитоновичу плохо». А сам плачет. Я подумала: если плачет, что-то серьезное. Быстренько машина пришла, и когда я приехала, он на стульях лежит, ему качают сердце. А он как дерево качается. Я сразу подумала, что неживой. Убежала в другой кабинет, там сидела врач, я стала ходить из угла в угол. Врачей было много, они пытались его оживить. Врач говорит: «Садитесь, отдыхайте, вы еще набегаетесь». И когда его уже несли, меня спросили: «Вы выйдете?» Я говорю: «Нет, не выйду».
‒ Хороший памятник Ивану Харитоновичу поставили в сквере его имени…
‒ Спасибо Петру Ивановичу БИБИКУ, директору Дворца имени Ромазана, что он нашел такого скульптора. Я туда когда приходила, не могла смотреть на памятник. Иван Харитонович там как живой.
‒ Не забывают вас «дети Ромазана»? Есть такое понятие. Это те, кому он помогал, передавал опыт, воспитывал…
‒ Комбинат меня не забывает. Но я стараюсь среди людей не выпячиваться, не гордится. Веду себя очень смирно. И для меня и моих детей это радость, что помнят его люди, и что оценили его труд. Это самое главное.
‒ Есть такое в ваших воспоминаниях, что вы никогда не признавались в любви Ивану Харитоновичу…
‒ Да, это правда. И он не говорил о любви, и я не говорила. Потому что мы чувствовали сами, наши чувства как бы передавались друг другу. И мы понимали это. Конечно, я для него все делала, он для меня все делал. И мы всегда были вместе. Вот это любовь. А в то время как-то о любви мало говорили. Это сейчас вот секс, любовь, это самое первое, что говорят все в стране, мире. А тогда нет. Тогда мы любили, мы друг для друга все делали. И понимали, что мы любим.
‒ Евгения Яковлевна, есть теория, что после окончаниия жизненного пути мы обязательно встретим близких, любимых нами людей, покинувших этот мир раньше нас. Если это так, что вы скажете Ивану Харитоновичу при встрече?
‒ Я после его смерти часто ходила в церковь. Часто смотрела экстрасенсов. Я так хотела с ним поговорить. Как ему там, хорошо или плохо? В чем мы виноваты? Что сделать для него? Но, к сожалению, этого не было. И не получалось. А если бы я его встретила, самое первое ‒ я бы сказала ему, что я люблю. А потом уже сказала о своей семье.