Приоритет жизни Сергея Носова. Один из опытнейших специалистов горбольницы №2 отмечает юбилей

На днях врачу анестезиологу-реаниматологу городской больницы №2 Сергею Носову исполнилось 65 лет. Больше сорока из них он служит сложнейшему направлению медицины, сообщает сайт “МР-инфо”.

Он назначает встречу наутро после дежурства.

– Наверное, спокойная ночь была, – предполагаю я и встречаю внимательный и насмешливый взгляд.

– Часа полтора повалялся, – отшучивается Сергей Леонидович. – Когда я собрался в медицину, мне отец сказал: сможешь ночью, когда тебе хорошо спится, встать и пойти, куда позовут? Мне это по жизни помогло. Да, с возрастом становится тяжелее, а в студенчестве я спал за двое суток четыре часа и за год смотрел больше двухсот фильмов.

Он тот образец врача, который умеет говорить не только о медицине. Эрудит и острослов, в чьих ответах – ироничных ли, серьезных – и книжные отсылки, и стихотворные строфы, и исторические ремарки, и искусство, когда он, желая переключиться с темы, спрашивает меня: «А вы любите импрессионистов?». Может, эта основа из детства, когда в дом его отца, Леонида Егоровича Носова, известного в Магнитогорске оперирующего акушера-гинеколога, был вхож литературный круг Магнитки: «Ручьев и его компания», говорит врач. Может, это врожденное любопытство до всего. Только он уверен: доктор должен быть начитан и ссылается на Чехова, в книгах которого медицина сплетена с жизнью.

Понюхать профессию

Разговор о профессии он начинает с деда, участника гражданской войны. Мечта была у бойца, пунктик: чтобы после революции его дети получили высшее образование. Так и случилось. А потом началась Великая Отечественная, выкосившая не только солдат, но и медиков.

– Это приказ 241-ый, «ни шагу назад». Тогда медработников вывели на передовую. Все братья отца прошли через войну. Когда они, офицеры, демобилизовались, сказали моему отцу, на тот момент студенту пятого курса нашего пединститута: Лёнь, семье нужен врач. Фронтовики знали цену медицинской помощи, – рассказывает Носов.

Сам-то он в медицину пришел через подростковое желание стать танкистом. Отец тогда одно сказал: дуй в слесарку, почувствуй запах солярки. Сергея хватило на месяц. «Но я уже знал, что пойду в мед, – вспоминает он. – Наверное, потому что любил отца, манеру его поведения, легкость общения».

В Южноуральский мед в первый год не прошел. Подвела парадоксальная строчка в характеристике его, комсомольского активиста: «пассивно относится к комсомольским поручениям». Тут снова пригодилось отцовское «понюхать профессию». Так в 1973 в его трудовой появилась запись: «санитар хирургического отделения». Это была больница на Уральской, где он сейчас – один из опытнейших и уважаемых врачей. А сорок восемь лет назад он мыл там полы и с удовольствием бегал в перевязочную, где даже не самые приятные запахи не угнетали. Там же попал под обаяние гениев хирургии, о которых с восхищением говорит: «Что ни врач – целая личность, целая эпоха. Мочалин, Зинченко, Титлов, Карнаух».

В 1980-ом окончил институт и в челябинской больнице МСЧ ЧТЗ прошел сильнейшую интернатуру по хирургии. В кафедральной больнице факультетской хирургии стал изучать активные методы детоксикации, а после на год отправился стажироваться в институт Склифосовского. «Я проявлял интерес к плазмоферезам, гемосорбциям, – рассказывает собеседник, – и первым на Урале сделал сорбцию, будучи в Челябинске, дренировал грудные лимфатические протоки». В интернатуре успел сделать почти двести аппендэктомий. Был хирургом-консультантом реанимации, а потом окончательно перешел туда реаниматологом-анестезиологом.  Челябинск покидать не собирался, пока не пришло известие: скончался отец.

В родной город Носов вернулся к матери, брату и магнитогорской медицине, попутно махнув рукой на науку и написанные им статьи. Устроился в медсанчасть и оказался в команде Ромазана, где появилась идея строительства диагностического центра. Он, не оставляя работу в анестезиологии-реанимации, этот диагностический центр и построил. Позже, собирая городскую статистику с коллегами, доказал: в Магнитогорске значительно снизилось количество резекций желудка. «Было от 90 до 100 резекций желудка на высоте кровотечения, а с учетом новых технологий таких операций стало около десятка. Тогда же мы первыми в области поставили и КТ. Там многие вещи перевернулись», – подводит он итоги.

Жизнь забросила его в первую горбольницу, а позднее – туда, где начинал, в больницу на Уральской. ««У этих людей есть таинство медицинской работы, – говорит он о своих нынешних коллегах и добавляет, – это семья».

Две семьи доктора Носова

В этой рабочей семье, отделении анестезиологии-реанимации горбольницы №2, принято работать коллективом. И еще хранить тишину. Иногда по коридору слышно громкое «Остановка» – и все тут же сбегаются. Общий совет, решение и моментальная реакция. Спрашиваю про адреналин, который слишком часто в их работе зашкаливает.

– Нельзя превращать работу в шоу, – откликается Сергей Леонидович, – она должна делаться с предельным спокойствием. Хотя это – кровь, пот и слезы. Во время проведения реанимации все сестры и врачи работают по номерам, – он отбивает ребром ладони по столу. – Если кто-то будет проводить искусственное дыхание, второй подходящий станет отвечать за сердечно-сосудистую систему, третий – за профилактику всевозможных осложнений.

В их большой медицинской семье могут и поспорить, и обсудить любой вздор, и найти выход из ситуации. Главный реаниматолог Магнитогорска, он же завотделением АРО второй горбольницы Вячеслав Попов про Носова скажет: «Человек нашей команды, на которого я могу положиться. Он всегда подменит в дежурстве, останется, выручит. Эта безотказность очень ценна в работе». Это семья, не однажды за нашу беседу повторит Сергей Леонидович. «Вот у нас врач умер в ковид, – медленно, с каким-то страданием говорит он. – Невероятная боль у всех. И вроде бы он рядом во всем, а его нет. И понимаешь, что сделали всё, а ощущение горечи остается до сих пор».

Он нехотя признает: от таких эмоций не получается уйти. С профессиональной позиции, ты не должен умирать вместе с больным, но иногда что-то ломается, и тебя не отпускает. Эта закулисная правда проста и человечна: да, здесь плачут. Врачи и медсестры. Над пациентами, которых не получилось отвоевать. Над обстоятельствами, что оказались сильнее. Выдерживать приходится многое, поэтому он и говорит о семье. И дома, и на работе его держат эти две мощные опоры.

Мама, брат, жена, три дочери и пятеро внуков – семья его личного пространства. О них рассказывает скудно, но тепло и забота, тогда как у экстренных врачей вся семья подчинена только одному –  его работе. По-другому не бывает.

– Большое счастье, что они есть, – легко говорит он. – Счастье общаться с родными людьми, это огромная отдушина для меня. Я за их счет вырос, обучился, и они дают мне возможность работать и подниматься на ноги. Сейчас мы с вами поговорим, а завтра я снова пойду на сутки. Так что я за счет их самый настоящий паразит, а они в меня вкладывают абсолютно все.

– Выходит, они жертвуют чем-то ради вашей профессии? – уточняю я.

– А как вы думаете? Встретить мужика, накормить, уложить спать, утром поднять, одеть в чистое и вытолкнуть за дверь, чтобы он дальше мог свою работу делать.

– Так у вас не работа, миссия, получается…

– У всех в нашем отделении миссия. Это люди-подвижники, они себя обрекают на это. У нас и дома так было. Мама всю жизнь проработала телекиномехаником в радиотелецентре на Лесопарковой. Она приходила домой, потом возвращался отец, который устраивал зажигательные вещи, и мы с братом смотрели на него как на чудо. Все шкодливые семейные истории связаны с ним, а мать вела все хозяйство. Представьте, какой это мужик, который гвоздя забить не может, которому нельзя ковыряться в навозе долго, потому что надо руки беречь для операций.

Про смысл работы, смерть и благодарность жизни

– Вы верующий человек?

– Я знаю, что, если сделаю что-то неправильно в отношении к больному, меня боженька накажет (смеется).

– Какое у вас отношение к смерти?

– Весь смысл моей жизни и работы в том, чтобы ей противостоять. Я прекрасно знаю, что все на земле имеет свой конец, но моя задача поставить поезд здоровья на нужные рельсы, чтобы он ушел от этого края. Поэтому все наши действия направлены на то, чтобы эта хрустальная ваза ехала в направлении от смерти. Про поступившего больного ты знаешь по симптомам, из которых тебе предстоит выбираться, что неработающее будешь компенсировать. А если у него не работают три системы или больше? Ты обречен на изнурительную работу, чтобы хотя бы одну из них включить в систему жизнеобеспечения человека. И ты знаешь, если что-то не заводится, а ты не можешь это изменить, все закончится плачевно. Такое бывает редко, но любая медицина в какой-то период будет бессильна.

– Как воспринимаете уход близких?

– Я очень тяжело пережил смерть отца, потому что она была внезапной. Он пришел с работы – и все. Это была трагедия. И насколько я был подготовлен к смерти моей бабушки. Ей было 100 лет, и она постепенно угасала. Уходила в ладу с собой и своими родственниками. Ты понимаешь, что такой уход – это правильно. Есть ощущение утраты, но к ней ты готов.

– Вы вытаскиваете людей, которые приняли добровольно решение уйти из жизни. Как расцениваете такой выбор человека?

– Это антижизнь и всегда противоестественные действия. Поймите, человек с нормальной психикой этого делать не станет, об этом говорит и вся религия. Единственное исключение – долг чести военных. Это христианская позиция, я на этом воспитан.

– Но вы насильно возвращаете им жизнь. Они благодарят?

– Они говорят: вас не просили этого делать. Тебя могут обматерить, пнуть, до мордобоя с их стороны доходит.

– О своей конечности думаете?

– Конечно. Человек должен родиться и умереть. А что вас пугает? Неопределенность? Физическая боль? Это ненадолго. Я понимаю, если вы молоды, красивы, у вас перспективы, но вдруг настигает болезнь… Но жизнь моя состоялась, я уже пережил своего отца на 15 лет. У нас вообще мужики в родне живут недолго, но эффективно.

– В ковид медиков считали героями. Вы совершали подвиг?

– Это не был подвиг, это работа моя и людей моей семьи, с которыми я работаю. Это тяжелый физический труд. Представьте, к нам привозят женщину 246 кг, заносят четверо спасателей и двое работников скорой помощи. И наши две тощие девчонки-медсестры, Эльвира и Ольга, ставят специальную койку и эти 250 кг как муравьи, перекладывают, придают функциональную позу, все делают. Они ворочают всех пациентов каждый день. Это тяжелый физический труд, но это не профессия. Знаете, из кого получаются хорошие медсестры? Из хороших мам. Надо иметь сострадание к человеку. Вовремя пройти рядом, дать ему воды, подмыть, спину почесать. Это мама.

– Что считаете своим достижением?

– Добротность, качество оказываемой медицинской помощи.

– Вы хороший врач?

– Да, без ложной скромности.

– Чего очень хочется?

– Чтобы мои близкие были всегда со мной. И совсем шикарно – если бы они были здоровы. К сожалению, такого не бывает. Это моя нереальная мечта.

– За что благодарны жизни?

– За то, что просто родился.

Наталия ЧЕРЕПАНОВА
Фото  Наталия ЧЕРЕПАНОВА