Вот уже восемь лет Мария БУРДИНА руководит магнитогорским поисковым отрядом «Легион Спас».
Ее команда разыскивает пропавших людей, которые по каким-то причинам однажды не пришли домой. Мария уверена, что поиск этот продолжится, пока не будет найден каждый.
Многие, глядя на нее, откровенно крутят пальцем у виска: такая молодая, красивая, своих что ли проблем мало ‒ еще куда-то бежать, искать, сутками не бывать дома… До них Маше нет никакого дела. Говорит: если не поняли, значит не по пути. Сама искренне изумляется – ну как можно не понять? Пропал человек, не просто так ушел, хотя бывает и такое. Ему нужна помощь, его нужно обязательно найти. Это о взрослом. А если ребенок? Тут даже тени сомнения нет.
Когда-то Мария даже не подозревала, что ее стремление кому-то помочь выльется в дело всей жизни. Все началось в январе 2012 года со случайно увиденной рукописной ориентировки. Включившись добровольцем в поиск, поняла, что в Магнитогорске не было развито это направление. Так появилась ее группа «Пропал человек». Позже руководители челябинского отряда «Легион Спас» предложили Марии возглавить такую же группу в Магнитогорске.
В этой девушке с большими выразительными карими глазами сложно сходу угадать командира поискового отряда. Но за пару минут общения все встает на свои места. На протяжении всего разговора Маша не выпускает телефон из рук, отключить хотя бы на время соглашается с неохотой. А вдруг сообщат о пропавшем? Поиск не отпускает ни на минуту.
‒ Мария, долго пришлось самой учиться правилам поиска?
‒ С самого начала старшие товарищи из челябинского отряда обучили, как правильно составлять ориентировку, приехали в город, поддержали. Вместе мы ездили в главное управление МВД, где уже в 2012 году заключили соглашение о взаимодействии. А дальше, – она слегка пожимает плечами, – само собой пошло. Ты изучаешь, вникаешь. Все случаи разные, действуешь в зависимости от ситуации.
‒ У вас есть помощники?
‒ Да, в этом году появились потрясающие помощники Женя ВАСИЛЬЕВА, Лена ПОЛУШКИНА, Юля ГРУДЕВА. Девчонки собирают информацию и помогают мне. Есть еще один координатор, хорошо подготовленный к прочесу и в лесной местности, и по городу – Александр ПОЛУШКИН. Но в целом руководитель пока одна я.
– С чего начинается поиск пропавших?
– В первую очередь идет сбор данных, связь с родственниками, уточняем информацию – достоверна или нет. Далее звоним в полицию, уточняем, написано ли заявление. Если полиция подтверждает, начинаются разыскные мероприятия. Инфорги составляют ориентировку, размещаем в социальных сетях и везде, где можно. Если это ребенок, то мы не ждем заявления в полицию, незамедлительно начинаем поиски. Это значит и обзвонить больницы, и пробежать всех знакомых и соседей, позвонить в школу учителям. Всех-всех полностью поднимаем. Если это взрослый человек, не страдающий психическими заболеваниями – дезориентацией, потерей памяти, деменцией, мы ждем заявления в полицию. А если есть какие-то из этих признаков, нам некогда ждать.
– Кого чаще приходится искать: взрослых или детей?
– Чаще пропадают взрослые. Они, грубо говоря, в запой могут уйти и не сообщить супруге, которая поднимет всех, потому что это впервые случилось. И такое тоже бывает. Но при этом нужно понимать, что каждая ориентировка не просто так размещена, от нечего делать. Значит, есть явные признаки: человек долгое время не выходит на связь, официальное заявление в полиции есть, паника супруги – этого вполне достаточно, чтобы мы приняли заявку.
‒ Куда все же исчезают взрослые?
‒ Большинство «потеряшек» ‒ люди, страдающие психическими заболеваниями либо потерей памяти. Это дедушки, бабушки, которые совершенно не понимают, где они находятся, куда идти, где они живут. Либо психически нездоровые люди, которые точно так же дезориентированы и нуждаются в помощи. Они могут зимой в шортах, босиком просто взять и уйти. В загулы – это крайне редко, но бывает, «выстреливает», и их тоже нужно искать, они тоже нуждаются в помощи, и разыскать их мы должны.
‒ Куда пропадают дети?
‒ Нередки бегунки – дети, которые могут просто назло родителям уйти из дома. Если раньше это были подростки 13-15 лет, то сейчас буквально с семи лет начинаются «психи», завышенная самооценка: «Меня не понимают, не слышат». Случается и такое: потерял телефон, получил двойку, порвал брюки – боятся, что отругают дома, и убегают, где-то отсиживаются. Также в лесах, на водоемах, на отдыхе с родителями пропадает очень много детей. Грибочки ищут, ягодки собирают – и не находятся.
‒ На какие средства организуете поиски?
‒ Чаще на собственные, – улыбается она, – что-то помогают приобретать. У нас есть волонтер Женя, он же наш спонсор, он же видео снимает, он так же пешком все прочесывает. Он помогает нам, принтер подарил, фонари, жилеты, печать на них заказал. Бывает, мы размещаем посты о том, что у нас планируется дальняя поездка, допустим, на поиски ребенка, и люди пишут: «Не могу участвовать, но хотел бы помочь». Мы, конечно, не отказываемся, чтобы, например, и автомобили заправили, потому что много денег уходит на топливо. А остальное сами себе приобретаем. Фонари постоянно ломаются, «сыплются». Мы падаем, застреваем в болотах, в речках ныряем – всякое бывает, поэтому любое оборудование в конце концов изнашивается.
‒ Как долго длится поиск?
‒ До последнего ‒ должен быть какой-то результат. Или мы понимаем, что у людей уже нет сил: можем по несколько суток прочесывать – ты вроде спишь, а вроде и нет, забыл, ел или не ел, конечно, люди выдыхаются, устают. И мы понимаем, что уже мало тех, кто в силах собраться еще на поиск. Так бывает, конечно, очень редко. Или же нам полиция сообщает: «Ребята, у нас уже появились данные, мы пока делиться ими не можем с вами, но выезжать больше не нужно». И тогда мы ждем. А так ‒ до последнего ищем, надо ‒ сутками, неделями. Возвращаешься домой, обнимаешь родных и уезжаешь обратно. Сменку взяла, рюкзак поменяла и побежала… – тихо смеется.
– А надо еще на работу заехать и заявление на отпуск за свой счет написать, – тут же добавляет она.
‒ Была ли в вашей жизни страшная находка?
‒ Не скажу, что это лично моя находка. Но один поиск действительно отозвался во мне именно поэтому. Уезжали в Касли на поиски мальчика Вани Котова, и по окончании… его просто в пакетах по частям выносили… Очень тяжело морально, это повергает в шок…
Сейчас Мария говорит об этом абсолютно спокойно.
– По профессии я медик, работаю в реанимации и сталкиваюсь со смертью. Поэтому ‒ чего-то там пугаться? Нет! Наоборот, подготовлю людей для таких случаев: «Сразу сообщай мне, а дальше уже решим, что и как делать». То есть в этих ситуациях я не теряюсь, и, как бы это грубо не звучало, они меня не пугают. Разделанные на четыре пакета дети – вот это меня пугает.
Пронзительная откровенность Марии обезоруживает, и сквозь навернувшиеся слезы срывается вопрос.
‒ После такого ужаса не появлялось желание все бросить?
‒Было, ‒ честно говорит Маша и пристально смотрит в глаза.
– Было! – повторяет еще раз. ‒ Но ведь я же не стану менять свою профессию из-за того, что люди там умирают. Так и здесь. Я буду стараться еще больше. Проводить работу над ошибками и не думать о плохом. Что-то хорошее все равно в жизни нужно находить. Да, поначалу бывает тяжело. «Все, ‒ говорю себе, ‒ сколько можно, все нервы вытрепала, сердце посадила, седина полезла – куда тебе еще? Сиди, заботься о своих детях, они хотят твоего внимания, куда ты там поехала?» Но ничего, через пару дней снова говорю себе: «Так, вставай, он там, в лесу, а твоим тепло, сытно, ты о них заботишься, все у них хорошо. Иди, помоги там, где ты можешь помочь». И все…
‒ Бывают дни без «потеряшек»?
‒ 2020 год начался со сложных поисков, две недели прожили в Башкирии. Ребенок пропал и найден погибшим. Было очень тяжело. Потом еще один ребенок и следом еще подросток. То есть все так бурно началось, а потом наступило невероятное затишье. Прошлым летом такое было постоянно: то в лесу, то на водоеме, то родители прозевали. А в этом году ‒ не было. За весь сезон позвонили один раз, и когда мы уже ехали, нам сообщили – отбой! Нашли дедушку. Вышел сам на трассу. Это было просто «бомбически» счастливо.
‒ Каким должен быть поисковик?
‒ Физически здоровым, ‒ и добавляет, делая акцент, ‒ психически здоровым. Достигшим совершеннолетия, хотя расклеивать ориентировки можно с 16 лет. Уметь работать в команде, выполнять четко поставленные задачи. Навязывать экстрасенсов, гадалок – это точно не к нам. А так ‒ никаких особенных требований. Быть человеком в первую очередь и хотеть помочь. Остальному научим.
‒ Что делать, если пропал взрослый человек?
‒ Звонить в полицию! Если он страдает какими-то заболеваниями, сразу можно звонить волонтерам. Мы обязательно примем заявление. Нужно прозвонить всех родственников, знакомых, друзей, одногруппников, одноклассников. Пройти определенные маршруты этого человека, где он любил бывать – парки, торговые центры и так далее.
‒ А если пропал ребенок? Куда бежать? Что делать?
‒ Тут вообще медлить нельзя! Если это лес – однозначно сразу звонить волонтерам, чтобы мы готовились к выезду. Также звоним в больницы, в полицию – в первую очередь. Не нужно ждать трех дней – с детьми нельзя терять ни секунды на поиски. Потому что по статистике самое страшное, что может случиться с ребенком, происходит в первые два часа. Нужно проверить все места, даже в своей квартире, чердаки, подвалы, все закутки, любое место, куда мог забиться ребенок. Пробегать буквально по каждому этажу – все осматривать. Не надо стесняться или бояться, самое страшное –потерять ребенка… На всю жизнь потерять… Остальное вообще не страшно, – говорит она и качает головой.
Только от одной мысли об этом перехватывает дыхание, подкатывает ком к горлу. Но Мария спокойно, без малейшей дрожи в голосе продолжает свою четкую инструкцию.
‒ Поэтому звоним всем и вся: учителям, родителям одноклассников, пишем во все чаты – чтобы все подключились. Поднимаем родственников и близких и вперед, искать ‒ по ближайшим районам, кварталам, ТЦ. Ну и мы по полной программе подключаемся – это и распечатка ориентировок, и опрос людей. Мы точно так же проходим каждый подъезд, каждый закуток. Маленьких детей даже под кустом не заметно, можно три раза мимо пройти. А еще нужно проверить те места, где когда-то бывал ребенок. В растерянности он может пойти туда, куда вы даже не подумаете, например, к вашей же подруге, к которой вместе ходили в гости. Нужно проверять все и везде.
‒ Что можно и чего нельзя делать в ходе поисков?
‒Тут по-разному. Если идет поиск ребенка на местности и работаем на отклик, то кричит всегда женщина, зовет его по имени или может даже «сыночек» или «доченька», очень мягко. После этого полнейшая тишина, мы должны выслушать ‒ вдруг отзыв пойдет. Также можно специально создавать шум, включать мегафон – это нужно и для того, чтобы отпугивать животных, медведей, которых очень часто встречаем в Башкирии.
‒ Дети поддерживают?
‒ И поддерживают, и гордятся, и помогают. К примеру, сын слышит, что я по телефону разговариваю, уже кричит: «Мам, я включаю принтер – будем ориентировки печатать? Я уже бумагу заправил и краску проверил». То есть это большая поддержка, нет такого, чтобы они надули губы от обиды. Они ждут всегда: «Ну что, мам, нашла?» ‒ всегдашний вопрос.
Мария признается, что больше всего боится потерять и не найти кого-то из близких. И только на этом моменте выясняется, что эта сильная девушка однажды уже пережила такую беду, лишилась двух самых родных на свете людей: мужа и сыночка… Как после этого нашла силы дальше жить, страшно представить. Но нашла… И даже сломленная и раздавленная этой трагедией, поднялась, чтобы идти дальше. И ей очень легко понять тех, кто теряет своих детей или кого-то из родных. Поэтому она всеми силами и рвется помочь. Такому же неравнодушию учит теперь и своих детей. И да, все так же предана своему делу и уверена, что пойдет до конца, пока не будет найден каждый.