«Не вижу себя никем другим». Молодой реаниматолог рассказал о своих буднях

Кириллу КУЧКИНУ, врачу анестезиологу-реаниматологу ГАУЗ «Городская больница №2» через месяц будет тридцать. Из них четыре года он в профессии, успевая совмещать ее с дежурствами в роддоме, санавиацией и преподаванием в медколледже.

Он только что из «красной зоны». Заглядывает на секунду в ординаторскую.

‒ Как настроение? – успеваю спросить.

‒ Хорошее. Сейчас пациенты радуют, у большинства больных нашего отделения положительная динамика. Хочется подняться к ним еще раз, снова сказать: вы вылечиваетесь, анализы хорошие, рентген показывает положительную динамику, скоро вы увидитесь со своими родными, вы выздоравливаете.

Из лицея МаГУ – в медвуз

В отделении АРО1 второй горбольницы сейчас работают пятеро врачей. Отрабатывают по полной и с нетерпением ждут молодых ординаторов. Благо, утвержденные кандидаты уже в пути. А пока Кирилл Кучкин – самый молодой анестезиолог-реаниматолог больницы, а может, и всего Магнитогорска. Первый медик в своей семье. Ближе по сфере деятельности была бабушка ‒ заслуженный ветеринар СССР, работала главным ветврачом на нашей птицефабрике.

‒ Она первой привезла из Франции в Магнитогорск вакцину от СПИДа для куриц, ‒ приводит удивительную подробность внук. ‒ Можно сказать, спасла городскую птицефабрику.

«Не вижу себя никем другим». Молодой реаниматолог рассказал о своих буднях

Дедушка на Магнитогорском металлургическом комбинате, мама ‒ бухгалтер. Вектор задал дядя, тоже далекий от медицины, но он был уверен в хорошем ее потенциале. Убеждение пало на благодатную почву, и Кирилл, будучи лицеистом МаГУ, сознательно выбрал класс с биологическим уклоном. Профильные биология с химией помогли поступить в медицинский вуз. Учебу совмещал с практикой. До третьего курса студенты-медики могли работать санитарами, а после, сдав определенный экзамен, дозволялось практиковать как медбрату. Студентом Кирилл Кучкин три года проработал на скорой. Стремился познать медицину изнутри, с практических азов. Понимал, что только сухая теория не сделает из него врача.

‒ А как будет получаться, если не начнешь сам работать? – недоумевает Кирилл Витальевич. ‒ Как говорить медсестре, что делать, если ты сам не знаешь, как это делается?

Реанимацию он выбрал, как говорится, от обратного, когда на 5-6 курсах работал в федеральном кардиоцентре сердечно-сосудистой хирургии:

‒ Я постоял 12 часов в операционной и понял, что не стану кардиохирургом, как мечтал.

Как обычно бывает, судьба сама предоставила шанс понять, что лучше. Теперь, погрузившись в первые четыре года профессии анестезиолога-реаниматолога, ни разу не пожалел о своем выборе. И даже о той значительной загруженности, которую он добровольно несет, не жалеет.

«Здесь моя семья»

Основное место работы доктора Кучкина ‒ горбольница №2.

‒ У меня здесь от восьми до 12 суточных дежурств в месяц, ‒ рассказывает врач, ‒ это обязательный график, остальное подстраиваю под него. Дополнительно беру до пяти дежурств в роддоме и до шести – на вертолете санавиации, ‒ быстро подсчитывает и уточняет, ‒ мой рабочий рекорд – 430 часов в месяц.

Туда приплюсовал и часы преподавания в медколледже, где читает «Медицину катастроф» для работающих фельдшеров и медсестер. Теперь подсчитываю я:

‒ Это фактически 3, 5 ставки. Как успеваете? ‒ и ловлю в ответ улыбку.

Он не геройствует. Знает, что медицина требует полной отдачи, но и награждает сполна. Для реаниматолога самая дорогая награда – спасенные жизни. Вспоминает такой случай, называя пациентку, практически его ровесницу, девочкой, словно несознательно подчеркивая детскую беспомощность тех, кто к ним поступает.

‒ В начале мая к нам ее привезли, она после криминального аборта три дня истекала кровью. Поступила в состоянии шока. Мы ее выводим, капаем кровь, плазму в большом количестве, чтобы сердце продолжало биться. Смогли привести в чувство и через час подали в операционную. Ее прооперировали. Останься она дома еще часа полтора, умерла бы, – Кучкин делает паузу и уточняет, – сто процентов.

Он отказывается от формулировки «это круто», отмахивается от вопроса про число спасенных, а говорит просто: делаю, что умею, и меня этому научили здесь. Это про отношения в коллективе, когда нет среди коллег ни зависти, ни подлости, а есть мощная система наставничества и общая радость от общих побед. Рабочая семейственность. Кирилл Кучкин и называет товарищей по работе «моя семья», притом, что счастливо женат. В планах этой семьи – родить побольше детей и хотя бы одного из них отдать в профессию отца. Но даже тогда он не откажется от графика, который будет во второй горбольнице.

‒ Если что, оставлю все совмещения, кроме моей больницы. Здесь моя семья, люди, с которыми я начал свой профессиональный путь. Здесь ординаторы, которые вкладывают в меня душу и силы. Здесь я становлюсь реаниматологом, ‒ говорит доктор Кучкин.

А я вспоминаю свой разговор с врачом того же отделения Ларисой ПАТРАКОВОЙ и ее характеристику только что пришедшего в коллектив молодого врача.

‒ Он за нами с блокнотом ходит, ‒ сказала Лариса Михайловна, ‒ все спрашивает и записывает.

У него и сейчас этот блокнот в ходу. А про вопросы старшим коллегам с улыбкой говорит:

‒ Я их мучаю постоянно.

«Мучает» он старших ординаторов Ларису Михайловну Патракову и Сергея Леонидовича НОСОВА, заведующего, главного реаниматолога Магнитогорска Вячеслава ПОПОВА – его учителей с колоссальным практическим опытом, которые подскажут, научат и всегда поддержат. Без поддержки в их специальности никак. В «ковидные» времена это стало еще яснее.

‒ У нас в коллективе отношения всегда были хорошими, но сейчас стали еще крепче. Поодиночке нам нельзя.

‒ Наша специальность непростая, ‒ вступает в разговор Лариса Патракова, которая за соседним столом заполняет истории пациентов. ‒ Ты несешь ответственность за другого человека. А в государственной медицине понимаешь, что здесь не только надежное оснащение, но и рядом люди, которые тебе всегда помогут. Ты всегда не один.

У них нет выходного дня, в который они могли бы позволить себе не ответить на звонок коллеги. Сложные ситуации решают вместе в любое время суток.

‒ Когда идет реанимация, бывает, одной головы и пары рук не хватает, ‒ поясняет Лариса Михайловна. ‒ Тут же сразу включаются все. Когда бывают неожиданности на наркозе, тут же все собирались: и заведующий, и свободные ординаторы, – и пошла работа.

Вот так, друг с другом, они спасают не только пациентов, но и себя, потому что врачи тоже иногда переходят на больничные койки. Особенно сейчас. В отделении коронавирусом переболели многие. Так и доктор Кучкин с температурой, дыхательной недостаточностью и низкой сатурацией попал в свою же реанимацию. Лежал в палате с коллегой по отделению.

‒ Нас, как и любых других пациентов реанимации, обсуждали каждый божий день в этой маленькой комнатушке, ‒ говорит он про ординаторскую. ‒ Абсолютно каждый больной на контроле. Со старшими ординаторами и заведующим – ежедневный разбор случая каждого пациента. Сейчас, переболев, могу разговаривать с пациентом наравне: «Вы же видите, что я здесь стою, и у вас все будет хорошо».

Секунды адреналина

‒ Если в дежурство выпала тяжелая смена, приходится звонить родственникам. Это тяжело, ‒ говорит Кучкин. ‒ Бывает, в семье остается только 16-летний подросток, и он перезванивает по четыре раза, не веря, что мама умерла, и ты четыре раза объясняешь, что это правда произошло. Это меняет сознание, подсознание, а все остальное, каждую секунду – адреналин. Когда ты за пару мгновений анализируешь пациента: инфаркт, тромболия, шок – что произошло, почему упало давление, как помочь человеку? Эти 2-3 секунды, когда у тебя нарастает тахикардия, а вокруг медсестры, санитары, которые ждут, что ты скажешь, что им делать.

‒ Не давит эта огромная ответственность?

‒ Когда тяжелый случай, и ты ничего не смог сделать, конечно, очень переживаешь по этому поводу, ‒ вступает Лариса Михайловна, ‒ анализируешь все шаги: что сделал, что можно было сделать другое… Тяжело. Чувствуешь свою вину. Выключить себя и после не получается.

На перезагрузку от работы у Кирилла Витальевича в месячном запасе пока еще есть 470 часов. Стрессы снимает семейными выездами за город, книгами и дачей.

‒ У нас два сада, я садовод-мичуринец, ‒ шутит он. – В этом году посадили семь роз, баню перестроили-обновили вместе с женой и мамой. У нас сад – место отдыха. Нет смысла напрягаться, там все должно радовать. Поработал пару часов, если хочется, потом поставил самовар, чай попил, погулял. Еще общение с коллегами, книги, но не по медицине, их-то невозможно читать каждый день, они тяжелые.

‒ В чем радость вашей профессии?

‒ Почему некоторым нравится прыгать с парашютом? – отвечает вопросом на вопрос. ‒ Они получают адреналин, а мы получаем его, занимаясь спасением людей. Но дело не в нем, а в том, что соприкасаешься с тем, что ты можешь решить, можешь помочь людям, но для этого надо много учиться. Анестезиология-реаниматология сегодня одно из самых развивающихся направлений по очень разным пациентам. Этим она и интересна, этим затягивает. Это зависимость от работы, людей, тех, с кем работаешь и для кого работаешь. Ни одного дня не пожалел о своем выборе и не вижу себя никем другим.

Все будет хорошо

Как говорят врачи, по сравнению с началом пандемии инфекция стала более понятна, девятый пересмотр клинических рекомендаций настолько доработан, что лечить по нему стало гораздо легче. Теперь разработаны и схемы на многие-многие случаи, и алгоритмы на непредвиденные ситуации созданы. Большинство людей с вирусом благополучно его переносят, выздоравливают даже пациенты с осложнениями.

‒ Выздоравливают и те, у кого совместные «болячки»: сахарный диабет, ожирение, давление, у кого возраст, ‒ объясняет Кирилл Витальевич. ‒ Даже если весь этот букет есть, не факт, что это приговор. У нас лежала 66-летняя женщина с КТ4, у нее было все, что я назвал: гипертония, ожирение, сахар, и мы ее благополучно перевели в другое отделение.

‒ Почему у нее ситуация выправилась?

‒ Надеемся, что и мы вложили свою лепту, ‒ улыбаются врачи. – Но вообще это лечение, наблюдение. И потом, подавляющее большинство переносят в легкой форме, они даже не знают, что болеют. Знакомая семья вчетвером переболели с температурой 37,1 – 37, 3, не чувствовали запаха кофе – и все. Через месяц узнали, сдав анализ на антитела.

Их радует, что маски наконец-то носят все больше горожан. Они рады, что сами переболели и теперь у них антитела, но не потеряна бдительность и все меры, которые просят соблюдать других, по-прежнему остаются важны. А там и рукой подать до вакцинации. На этот вопрос у моих собеседников ответ единый – да, привьемся, когда своих антител не будет. Второй раз болеть не хотим.

‒ Все будет хорошо? – уточняю напоследок.

‒ Хорошо. Мы вирус победим, как и все остальное, куда мы денемся? ‒ улыбаясь, кивает доктор Кучкин и добавляет, ‒ все будет отлично!

Exit mobile version