Привет из детства

Вот уж не думала, когда писала о детях блокадного Ленинграда, что здесь, в Магнитке, откликнется человек, чьи корни тоже там, 

в костромской деревушке Макарово. Действительно, как тесен мир.

Но, вернувшись памятью к первым послевоенным годам, поняла, что удивляться мне, собственно, нечему. Не успела наша семья обжиться в городе, как к нам потянулись люди из Макарова и соседних деревень. Кто хорошо помнит историю страны, тот знает: из колхозов никого просто не отпускали. И хочешь, да не уедешь: паспортов-то колхозники не имели. Жизнь в послевоенной деревне была ох как нелегка. На трудодни почти ничего не платили, да и ту малость выдавали зерном, мукой. А денег – ни копейки, и как тут одеться 

и обуться.

Вот и старались люди любым путем раздобыть справку в сельсовете, что на зиму, временно, отпущены из колхоза. Ха, временно! Только бы вырваться. Но где зацепиться, куда приткнуться? Конечно, в Магнитогорск, к тете Инне и дяде Андрею Смирновым. Эти не откажут, приютят.

Так и было. И хотя нас самих жило восемь человек в двух маленьких смежных комнатах, родители никому не говорили: нет. Ночью трудно было пройти в коридор, чтобы не наступить на кого-нибудь, спящего на полу.

Думаю, что и родственники автора письма точно бывали (если не жили) в нашем доме, приходили за советом и помощью. Жаль, что Г. А. Горбунова не указала девичью фамилию своей матери и свои координаты. И хотя в конце войны мне было всего шесть лет, но память детская цепкая. Да и позже мои родные часто говорили о деревне. Наверное, вспомнила бы ее бабушку и мать.

Вот и всколыхнуло снова письмо-отклик воспоминания о тех далеких годах. И думаю, что оно, написанное и интересно, и душевно, будет любопытно и для тех, кто хочет знать, как жили люди в разных уголках нашей обширной страны в близкие и далекие годы.

«Прочитала статью «Ленинградские дети» от 1 марта и как будто поговорила с мамой, как в детстве. Да и свои воспоминания нахлынули. Мамы нет, и я уже бабушка.

Все дело в том, что мама моя была родом из деревни Макарово Костромской области. Семья у них была большая: семь сестер и один брат. В живых сейчас одна ее сестра, да поговорить и расспросить ее уже нет возможности – плохо у нее с памятью, не всякий раз узнает даже близких.

В начале войны маме было 17 лет. И она про ленинградских детей тоже рассказывала. А когда их увезли, привезли поляков, в основном женщин. Жили они где-то за деревней. Держали их не очень строго, иногда приходили они в деревню, меняли вязаные изделия на еду. Местные женщины в основном вязали носки да варежки, а полячки – кофты с узорами. Мама говорила, что некоторые девчата бегали к ним, учились вязать как они.

В 1957 году родители, взяв меня с братом, поехали на мамину родину, к дедушке и бабушке в Макарово. Дед за нами приехал на станцию в город Нея на лошади. На телегу водрузил какой-то фанерный короб, куда и поместил меня с братом. Двинулись в путь, а дороги-то наши российские, да в то еще время!.. В итоге на какой-то колдобине короб свалился, и дальше мы уже ехали просто в телеге. Мое, городской восьмилетней девочки, первое впечатление от деревни, когда мы в нее въехали, было «не очень». Черные маленькие избы, иные вообще в развале, одна такая как раз рядом с домом деда. Жилых домов на то время было уже немного, на пальцах пересчитать можно. Познакомилась с местными девчатами, и дни полетели. 

Пошли мы на реку. Там впервые увидела плывущие бревна. Девчонки ловко стали перескакивать с бревна на бревно, и я попыталась, но быстренько улетела в воду. Общими усилиями девчонки вытащили меня и отвели к одной из них сушиться, чтобы не узнали родители. В деревне я впервые увидела и до отвала наелась черники. Там же впервые рассмотрела соху, которой папа вспахал огород деду.

Мимо нашей избы проходила центральная дорога. и прямо напротив окон, у дороги, рос высоченный тополь. Он завораживающе шумел своей листвой. В городе шума листвы не слышно.

На въезде в деревню и выезде из нее на дороге стояли открытые ворота. К ним цеплялись один-два звена изгороди. И все. Меня в недоумение приводила неуместность ворот. Ведь их можно было запросто обойти и объехать с любой стороны. И только из вашей статьи я узнала, зачем они были нужны когда-то: просто изгородь исчезла.

А однажды девчонки задали мне вопрос: «Хочешь заработать денег? Пошли с нами». Мы пришли к тем одиноким воротам на въезде. Девчонки закрыли болтавшиеся створки, и мы сели ждать непонятно чего. Вдруг видим, едет грузовая машина, а в кузове полно людей. Подъезжают к воротам и начинают кидать нам монеты, конфеты, печенье. Девчонки кинулись отворять ворота, машина проехала, а мы собрали «заработок». Пока я жила в деревне, машина проехала всего один раз. Как и откуда девчонки проведали, что она проедет именно в этот день и именно в это время, я не знаю.

А в самом начале 1980-х годов мама и три ее сестры тоже решили навестить свою деревню и оставшихся в других деревнях родственников. Душа у них затосковала и позвала в дорогу. Там узнали они, что деревни нет, а пройтись по ней им не разрешили военные. Постояли около, погоревали, подышали воздухом родины и вернулись успокоенные.

Не знаю, зачем пишу, но так хотелось поделиться своими воспоминаниями, погоревать об исчезнувшем с географической карты поселении, которое согревает душу памятью о нем.