Магнитогорск. Заслуженному врачу РФ, главному анестезиологу-реаниматологу Магнитогорска, заведующему отделением анестезиологии-реанимации ГАУЗ «Городская больница №2» Вячеславу Попову исполняется 70 лет.
У него столько профессиональных наград, что ими можно завесить все стены кабинета, который за сорок с лишком лет работы в отделении стал ему вторым домом. Но на стене только икона Луки Войно-Ясенецкого – подарок зятя-священника. За стеклами шкафа медицинские сувениры, фотографии внука, шеренги книг. Бормочет телевизор. Продавленный диван упирается в стол, заваленный бумагами. За столом − уставший человек в медицинской форме.
«Сегодня сложный день, − глухо говорит Попов, − у меня тяжелая пациентка лежит. Молодая девочка, шансы – 50 на 50».
Это значит, сейчас он не готов к разговору, мысленно не отпускает пациентку и ее балансирующий шанс. Это постоянная аналитика, опора на огромный опыт, интуиция и вера в чудо, о чем он еще расскажет. Это и про ответственность, которую он называет своей главной чертой. Все 46 лет врачебной практики он лично отвечает за результаты своего труда, ценит время и торопится успеть больше.
«Юбилей, – усмехается Вячеслав Попов, − что в этом хорошего? Года – это не богатство. Так о чем будем говорить?»
Про лёгкую тяжёлую работу
Он экономит слова, рассказывает бегло. Да, в медицину тянуло с детства. Нет, сомнений не было. Желание отца видеть сына врачом стало подспорьем. Легкое поступление в Челябинский мед. Легкое студенчество. Бросает вскользь:
«Не сильно «упирался» в оценки, все шло само».
Позже он скажет: если любишь то, что делаешь, оно легко дается. Его работа – про жизнь и смерть, и ежедневно он делает так, чтобы победила первая.
Медики знают: реанимация-анестезиология – самое стрессогенное направление. Даже в сложнейшей хирургии текучки нет, а молодой реаниматолог лет через пять может уйти в новую специальность.
«В реаниматологии состояние напряжения ежеминутное, – объясняет главный врач второй горбольницы Юлия Хрусталева. – Вот пациент на грани жизни и смерти, и ты вместе с ним. Чуть-чуть замешкался, вовремя не среагировал – и все. А с экстренными больными скорость реакции измеряется секундами. Нигде такого нет».
«Про что моя работа? – Попов пожимает плечами. – У нас цель одна – вылечить больного, как у всех врачей, только вылечить самого, – он акцентирует на это слово, – тяжелого. А еще нас везде подстерегают осложнения, потому что мы занимаемся проблемами наркоза. Мы же не просто усыпляем и обезболиваем больного, но регулируем и поддерживаем все жизненно важные функции организма во время наркоза».
Это реанимация: он, высокий, становящийся еще выше в своем медицинском колпаке, заходит в палату. Как мне расскажут, ставки на жизнь взлетают, когда больным начинает заниматься Попов.
– Он берет всех, и тех, у кого мало шансов, и мы за них бьемся. Он так поставил работу в отделении, – уточняет анестезиолог-реаниматолог Лариса Патракова.
− Он и за последнего спившегося будет биться, – живо дополняет медсестра отделения Ольга Вышегородцева. – Он из тех врачей, которые переживают за больных. Эта порода кончается… На нем лица нет, когда у него тяжелый больной. Вот девочка поступила умирающая, чего эти дни ему стоили! Он переживал искренне, переживал за человеческую жизнь. Это для него нормально.
– У него ежесекундный анализ состояния пациента, – Юлия Анатольевна делает паузу. – Чуть какой-то показатель подрос, сразу: почему? Такого анализа состояния организма ни в одном отделении нет. Поэтому, если больному природа дает хотя бы минимальный шанс и рядом Вячеслав Петрович, – его вытянут.
Когда Попов узнает про эту характеристику, морщится:
− Нескромно это, не надо так писать.
Парирую:
− Ведь это не ваши слова.
− Ну и что, лучше убрать, − повторяет он.
Про раздражение, отчёты и личности
Восприятие смерти у него профессиональное.
− Какая она, смерть? − спрашиваю. В ответ:
− Не знаю. Во всяком случае, у нас не мучительная, потому что человек без сознания.
И тут же уточняет, что основной контингент – те, кто себя не бережет:
− То дома сидят, понимаешь, нянчат свой живот, вместо того, чтобы ехать в больницу, кто-то колется, пьет, ВИЧ подхватил и не лечится.
− Можно привыкнуть к смерти? – задаю вопрос.
− Человек ко всему привыкает. Но мы не циники, так, чтобы умер – и забыть, за каждый случай переживаешь. Но это неудовольствие вплоть до общего состояния медицины, где немало прорех и бестолковости. Сейчас покажу. – Он показывает на кипу бумаг на столе. – Больно смотреть: с каждым годом все больше отчетов… Смотрите, это просто возмущает, – Вячеслав Петрович вытягивает лист и с выражением цитирует. – «Удовлетворенность населения анестезиолого-реанимационной помощью». Как я должен это показать? Написали на тебя жалобу или нет? «Да», «нет», в цифрах? Вместо того, чтобы заниматься человеком, историей его болезни, я занят бесконечными бумагами. Один из самых раздражающих моментов, мешающих работе, − это всевозможная отчетность, причем не очень умная.
Он бывает вспыльчив. Его раздражают непрофессионализм, расхлябанность в работе. Потом корит себя: надо было без эмоций. Но для него высший ориентир в медицине – профессионал, а учитель и личность – понятия неразделимые.
− Кто на вас оказал влияние?
– Мы же говорим о личностях? Иван Иванович Барг, мой учитель, академик Арнольд Алексеевич Астахов, мой друг и учитель, Валерий Александрович Духин, бывший главный реаниматолог области, сейчас преподает. Рудольф Семенович Гун, его считаю своим учителем.
Но сейчас учителем называют его.
Про человека, который учит
Годы врачебной практики Вячеслав Петрович сочетает с руководством. В его направлении ему важно все в масштабах не только отделения – города. Он сохраняет стабильный коллектив в отделении, сумел отладить связи с главными реаниматологами области и челябинской профильной кафедрой, чтобы в Магнитогорск направляли молодых реаниматологов. По его просьбам и на его имя.
Эта его преданность профессии − во всем. Мог пойти в частный медицинский бизнес, но не пошел:
− Брать деньги с больных нехорошо.
Мог стать главным врачом, отказался:
− Зачем мне бумажки перебирать, я врач.
Про него говорят: человек, который рад делиться знаниями. Он словно не просто ходит на работу – несет миссию, стараясь отдать максимально много. Более 30 лет Попов – главный анестезиолог-реаниматолог Магнитогорска, а это рекорд в должности за всю историю города. Консультативная помощь 17 городским профильным отделениям, консилиумы и самые сложные случаи – в его ведении. Про его дипломатичность ходят легенды.
«Он во многом волнорез, – находит определение заведующий колопроктологией Анатолий Головко, – умеет решать вопросы, не обостряя. Мало с кем мне приходилось так легко находить общий язык. Он главный анестезиолог, но не «звездный», а очень доступный».
Награды и звания стали естественным продолжением его дела. Вячеслав Петрович, смеясь, разводит пальцы сантиметров на десять:
− Стопка грамот собрана вот такая.
А потом серьезно добавляет:
− Конечно, я благодарен за то, что мой труд был оценен. Но ведь это и ответственность, я не могу уже просто быть мальчишкой, должен соответствовать.
Он и соответствует. Пирамиду своих заслуг венчает собственной оценкой – сплочением городских анестезиологов-реаниматологов:
− Мы помогаем друг другу.
Много лет организует ежегодные областные научно-практические конференции анестезиологов-реаниматологов. Первым в области с врачами своего отделения стал заниматься экстракорпоральными методами лечения. Недавно в паре с Иваном Баргом разработал методику определения калия в клетке. Получены результаты, готовы статьи к публикациям. Рассказывает, что теперь методика апробирована на базе отделения, докторов поддержала кафедра, и на подходе не только внедрение открытия в России, но и защита по ней кандидатской молодым реаниматологом отделения.
− Серьезной диссертации, – акцентирует врач, – а не какой-то фикции.
Про веру, радость жизни и короля
– Вы верующий человек?
– Дочь замужем за священником, ну и я как-то с ними рядом. Но не религиозен, посты не соблюдаю. Я не фанатик религии, но вера у человека должна быть.
– И у врача?
– Думаю, для врача вера выступает дополнением. В вере заложены общие нравственные ценности. Если наркоман к нам поступил, а мы не будем желать ему добра, разве мы врачи? Для нас он не другой человек. Он может не вызывать симпатии, но нам нужно лечить, дело делать, добро. Это и есть лечение.
– Бог влияет на вашу работу?
– У нас есть шкала тяжести состояния больного, которая помогает делать по нему прогнозы. Бывает, что выживают и с минимальными шансами. Может, у Бога есть резервы, которые не учитываются нашими шкалами?
– На вас сильно сказалась профессия?
– Еще как. Я привык всех строить (улыбается). Не терплю проволочек, не откладываю дела. И я всегда тороплюсь, быстро-быстро, напрямик. Я привык здесь: сказал – и все будет исполнено. А дома сказал – и шиш, – и все, я взрываюсь. Дома мне говорят: «Ты же не на работе». Пятилетнего внука попросил на даче: принеси мне шланг. Он стоит как вкопанный. «Я же тебе сказал!» − «А ты что здесь, король, что ли?» – «Да». – «Нет, ты не король». – «А кто же здесь король?» – «Мама». (смеется) Дома не терпят такого отношения, а здесь терпят, конечно.
– Что такое жизнь?
– Это радость, – отвечает задумчиво. – Но без горести не познаешь радость. Переменчивость – это и есть жизнь.
– В чем удовольствие, радость от жизни?
– В спорте – раз (играет в волейбол всю жизнь – авт.). В воспитании внуков – два. У меня большая радость за внуков, все они с головой на плечах. Старший в Москве, учится в музыкальном институте имени Шнитке по классу духовых. Внучка еще в школе, у нее хорошо с математикой, туда пойдет. Средний – в Московском кадетском корпусе, собирается быть военным врачом. У него получается, все мои книжки на даче перечитывает. И меньший, Нестор, один из самых способных. Изучает японский, английский, давно хорошо читает. Радость наблюдать, как они растут, радость видеть их непосредственность. Радость, когда ты вылечил больного. Это успех и гордость за себя. Радость от спорта. Радость от… не буду говорить, от чего еще радость.
– Чего вам не хватает?
– Молодости. Возраст не абстрактное понятие. Старость – лишение многих радостей. Свой возраст еще никто не переплюнул, и к смерти идешь медленно, путем старения.
– Хотели бы еще чем-то заняться в жизни?
– Мне трудно себя представить в другой ипостаси. Спорт? Но там финал наступает еще раньше, чем в медицине. А что еще? Я не рыбак, не охотник, я не могу убить животное, мне и рыбу-то жалко. Да и что там делать? Сидеть бесконечно и пить водку? Медицина для меня и работа и хобби.
– О чем бы спросили Бога?
– Есть ли смысл в страданиях? Нельзя ли сразу райскую жизнь создать? Можно сделать человека абсолютно здоровым, абсолютно честным. Не мог ли Бог создать такое общество, которое не воевало бы, жило спокойно? Но, наверное, радость действительно не понять без горя.