24 октября 1973 года ушел из жизни Борис Ручьев.
Всенародно признанный поэт, лауреат Государственной премии имени Горького хранил в душе немало такого, что обсуждать не любил, – арест в 1937-м, лагеря, последующий запрет на проживание в крупных городах. Этой стороны своей биографии он касается в конце 1956 года в письме из села Мирза-Аки Ошской области Киргизской ССР Алексею Суркову, поэту, одному из редакторов первой книги Ручьева «Вторая родина», первому секретарю Союза писателей СССР в 1953– 1959 годы. Предлагаем вниманию читателей эти строки.
«А. А. Суркову
Здравствуйте, Алексей Александрович!
Долгие годы я сдерживал большое желание написать вам, сдерживал потому, что не мог рассказать ни о чем, кроме личных жизненных обид. Казалось, письмо человека, «бывшего под судом», может оскорбить вас и правда, мною рассказанная, не вызовет вашего доверия,
т. к. вы почти не знали меня ранее, а ворох всяческой лжи обо мне, набравшийся к исходу 1937 года, очевидно, разом перевесил все мое невеликое поэтическое добро. Кстати сказать, в то время я был настолько молод и незаметен как литератор, что (несмотря на всю болтовню о ранней профессионализации) считал себя более комсомольским журналистом, работником партийно-комсомольского актива своей области, судьбу большей части которого и разделил в событиях 1937 года. На днях Военная комиссия Верховного суда СССР известила меня, что дело, касающееся меня, пересмотрено, прекращено, и я реабилитирован…
И вот на сорок четвертом году жизни, наконец-то, получил полную гражданскую свободу, испытав муки творческого голода и отнюдь не чувствуя себя нищим, я дожил до того состояния, когда некуда деваться, не писать – нельзя. Ну, а писать – нельзя, нет возможности даже завершить незаконченные, требующие отделки рукописи, еще и не знавшие товарищеского суда.
Дело в том, что за последние годы, выйдя из лагеря с 39-й статьей в паспорте, я не имел права проживать ни в одном крупном городе и выбирать любую работу по душе. И вот четыре года, живя в предгорьях Памира, работаю бухгалтером МТС, ради заработка отдавая все свое время и силы этой все усложняющейся по своей трудности профессии. И не так уже крепко теперь мое здоровье, чтобы после 10-12 часов ежедневного труда с видимой пользой я мог заниматься любимым творческим делом… Мириться с такими потерями больше невмоготу…
Я не знаю, какое будущее готовит мне реабилитация, и уверен только в одном: если не смогу отвоевать от каждого рабочего дня хотя бы несколько по-настоящему творческих часов, не будет мне в жизни ни покоя, ни радости, ни свободы…
Уважающий Вас Б. Ручьев».
// Подготовлено
Олегом ВИЛИНСКИМ.