Седьмого июня 1932 года вторая домна «Комсомолка» дала первый чугун. На Магнитке появились не только строители, но и эксплуатационники – люди, которые могут выдавать металл. Но не бывало еще больших дел без преодоления больших трудностей.
«Шериф» Магнитки
В труднейших условиях осваивались первые две домны. Были и провалы. Ту вьюжную морозную зиму доменщики тех лет соотносили с именем Михаила Федоровича Жестовского – второго, а по некоторым источникам – третьего начальника доменного цеха. Жестовский был учеником знаменитого Михаила Константиновича Курако – основателя школы русских доменщиков. Как и Курако, Жестовский считает домны главным делом своей жизни. И потому наркомат тяжелой промышленности СССР послал его на Магнитку.
Михаил Федорович приехал осенью 1932 года. Его назначили начальником доменного цеха. По воспоминаниям современников, Жестовский – «мощный мужчина, спортивный, подтянутый, басовитый. Бритое волевое, энергичное лицо. Он мог бы с ходу сыграть роль шерифа в любом голливудском вестерне».
Через несколько дней после приезда собрал руководящий персонал цеха: «Меня послал сюда товарищ Серго (Орджоникидзе) – посмотреть, в чем дело, почему плохо и неровно работает доменный цех. Причина мне ясна: все вы не хотите работать!»
Думай своей головой
Теперь предоставим слово непосредственному участнику событий тех лет – инженеру-доменщику Г. И. Адарюкову. Георгий Иванович приезжал в город своей юности на празднование пятидесятилетия Магнитки. И по просьбе доменщиков написал воспоминания, которые бережно хранятся в запасниках музея доменного цеха. Итак, что вспомнил Георгий Иванович о той страшной зиме 1932-1933 года?
«Наступают первые зимние холода. Жестовский устанавливает дутьевой режим домен – 2500 кубометров в минуту и требует не снижать ни при каких условиях. Задание: выплавка передельного чугуна на экспорт для Бельгии с минимальным содержанием кремния и марганца (и это при полном отсутствии усреднительного склада руды, скачках нагрева металла, сотнях технических неполадок, необеспеченности внутризаводским транспортом…). Какой олух «изобрел» этот бельгийский заказ – пойди теперь, выясни…
Михаил Федорович резок, требователен, оригинален, что видно хотя бы из небольшого происшествия, которое запомнилось мне во всех деталях.
Я принимаю ночную смену, печи «в режиме», но все чугуновозы до единого полны, а разливочные машины стоят – нет порожняка под холодный чугун. Мартеновский цех в тот период еще не был пущен, весь чугун разливался на машинах. Печи на последних выпусках не продуты. Считаю необходимым до «расшивки» на разливке и проведении выпусков на печах снизить дутье, насколько возможно. Отработка верхнего шлака опасна – горны сильно загромождены, часто вырывает шлаковые приборы. Принял все меры, чтобы начать разливку чугуна, звоню на квартиру к Mихаилу Федоровичу: положение, мол, требует резкого снижения дутья. Отвечает: «Сбавлять дутье не разрешаю, расшивайте положение с разливкой чугуна, мне больше не звоните!» Вешаю трубку и начинаю постепенно снижать дутье на обеих печах до давления 0,2 атм, затем мчусь на разливочные машины. К утру чугуновозные ковши освобождены, на каждой печи дано по выпуску чугуна, глина в летки пошла хорошо, поднимаем дутье. Утром приезжает в цех Mихаил Федорович. Через полчаса вызывают меня в его кабинет. Похоже, что без крупного скандала дело не обойдется…
– Что я вам сказал?
– Чтобы я не сбавлял дутье.
– А вы что сделали? (орет так, что стены конторки дрожат).
– Повесил трубку и начал снижать дутье.
Я ожидаю завершения разговора фразой «Вон из цеха!»
– Ну… (пауза) – и правильно сделал! Ты этих дураков, которые хотят с кровати командовать, гони к такой матери! Работай сам, своей головой! Молодец, иди отдыхать, спи!
Нечто в этом роде бывало и с другими начальниками смен.
Без связи, персонала, транспорта
Начало декабря 1932-го. Сильнейший буран, снег валит стеной, в двух шагах человека не видно. Жестовский пешком пробивается на разливочные машины, из весовой будки звонит по всем телефонам, а потом сидит до утра, опустив голову на руки.
Железнодорожные пути заметены почти по пояс, разливочные машины стоят, к концу дня одиннадцать чугуновозов полностью закозлены, обе доменные печи остановлены без выпусков чугуна… Надо выбивать козлы, футеровать ковши, сушить их дровами (доменного газа нет, а газопровод коксового газа в доменный цех еще не проведен). Вся наша сменная «братва» несколько суток занимается подготовкой ковшей. Наконец, даны первые выпуски чугуна (сметаны), и цех медленно, день за днем, начинает оживать.
«Страшная зима» 1932-1933 годов тянется и тянется… Обе доменные печи с почти полностью выключенными бронзовыми холодильниками заплечиков, наружная поливка, кругом пар, а чуть подальше от печи – лед. Не помню уже, по чьей инициативе, но сгоревший прибор шлаковой летки № 2 на первой доменной печи вынут и кадушка выложена кирпичом, вроде стенки. В одну из ночей через эту стенку полным ходом пошел чугун, дошел до воды и льда. Сильнейшими взрывами разбит фильтр на подводе воды к домне от северного водовода. Наводнение, тьма, пар… Эта авария наделала много шума и явилась, пожалуй, заключительным аккордом полугодовой работы М. Ф. Жестовского в должности начальника цеха Магнитки.
Неплохой по тем временам доменщик, он не мог подменить собой всего того, без чего немыслим современный металлургический завод: диспетчерской связи – заводской и цеховой, опытного цехового персонала, хорошо организованного внутризаводского транспорта.
В описываемое мной время еще только создавались зачатки управления заводом, Магнитка переносила «родовые муки». Мы остро, всей душой чувствовали все ошибки, все недостатки нашей работы, но пути их устранения сознавали слабо… Лишь усилиями сотен и тысяч людей, годами и десятилетиями преодолевавших как огромные, так и мелкие трудности, была постепенно, очень постепенно выработана организационная и технологическая культура, которая так характеризует современную Магнитку…»